Елизар Мальцев - Войди в каждый дом

— А если он заупрямится?

— Мрыхин, что ль? Л с какого резону? На чьи деньги ом каждый раз опохмеляется? Неужто он думает, что если нас спалят, то его им божницу посадят и молиться будут?

Порядок! — Понимающе качнул головой Никита. — И случае чего я эту инструкцию ему втолкую…

Па обратном пути пусть захватит доктора, — распорядился Аникей. — Хотя, я думаю, Коробин сам догадает-ся кого-нибудь прислать. И еще вот что — чуть свет зови ко мне Шалымова и зоотехника.

Никита опасливо покосился на дверь, за которой гремела посудой Серафима, подмигнул.

— А твоей благоверной откроемся?

— Ни в коем разе! — сурово остановил его Лузгин. — Кроме нас двоих, никто не должеи… Баба что сито: ничто в ней не держится. Или не утерпит, или по глупости похвастается кому. Так что давай втихую…

Вперевалочку, по-утиному ступая, Серафима внесла в горенку сковородочку с яичницей, поставила на металлический кружок на столе.

— Очухался наш хозяин, — тихо сказал Никита. — Полегчало ему… Только ты не завизжи от радости, а то с тебя станет!

Жена робко подошла к кровати, погладила Аникея по лежавшей на одеяле руке, горестно завздыхала:

— Что же ты это, Аникеюшка, надумал? Изводишь себя для людей, а заместо благодарности…

— Ладно, не расстраивайся, Сима, — успокаивал ее Аникей. — Руби утром голову курице да вари понаваристее суп, чтоб мне поскорее на ноги встать, а там мы еще посмотрим, кто кого!

Утром его разбудил нудно зудевший на кухне, как осенняя муха о стекло, голос Зябликовой. Аникей быстро обмотал голову полотенцем, напустил на лицо страдающее выражение, тихо застонал.

— Что с тобой, Аникеюшка? — вбежав в горенку, испуганно зашептала Серафима. — Плохо тебе?

— Сей-час… нрой-дет, — словно с трудом ворочая языком, натужно постанывая, ответил Аникей и минуту полежал с закрытыми глазами. — Кто это там пришел?

— Фенька это, зоотехник. Да не к спеху, невелик начальник — может и потом прийти.

— Нет, давай ее сюда. Отпустило уже. Дело не терпит…

Зябликова вошла осторожно, оглядываясь, точно боялась кого-то разбудить, но, едва увидев лежащего в кровати председателя, по привычке затянула свое.

— Это что ж такое, Аникей Ермолаевич!' Захожу нынче чуть свет на ферму, и на тебе — одни сплошные безобразия.

Аникей хорошо зпал манеру зоотехника начинать любой разговор с жалобы на кого-нибудь — на заведующего фермой, на ветеринарного врача, па доярок. Лицо у нее при этом всегда было обиженное, недовольное, словно ей незаслуженное оскорбление нанесли. Сегодня Лузгин не дал ей выговориться, остановил в самом начале:

— Перестань ныть, Феня! Верю, что ты и за хозяйство болеешь, и с утра все обежала. Сядь вон на стул да послушай.

Зябликова послушно присела к столу, вынула из кармана жакетки блокнот и карандаш; худощавое, постное лицо ее застыло в напряженном внимании.

— Перво-наперво перетасуй обе фермы, — говорил, точно диктовал, Лузгин. — Тех первотелок, что получше, переведи в коров, и пускай они по всей форме числятся за доярками, а тех, что похуже, — загони на старые конюшни…

Рука с карандашом застыла в воздухе.

— Кто ж там за ними будет ходить, Аникей Ермолаевич? Молоко у них перегорит, они запустятся!

— Ну и пускай перегорает, — не глядя на зоотехника, сказал Аникей. — Что, жалость взяла?

— А как же! — Зябликова оторвалась от стола, приподнялась, но, скованная вязким взглядом председателя, снова медленно опустилась на стул. — Ун? больно телки у нас бравые, Аникей Ермолаевич, раздоятся, красавицы будут, а не коровы! Породные ведь…

— А кого тебе больше жалко — себя или телок? — неожиданно оборвал ее Аникей. — А если через день-два комиссия на голову свалится? Что ты тогда запоешь?

— Ох, погубите вы меня, Аникей Ермолаевич! — тихо всхлипнув, заговорила Зябликова, засморкалась в платок. — А как же документы-то? Первотелки же по всем книгам числятся, и стельность их отмечали, и отел.

— Это но твоя печаль! Бумага для того и существует, чтоб на ней писать что хочешь. Мы этих телок в бычки переведем и отправим па мясопоставки. И опять-таки будем в выигрыше, Премия и тебе отвалится как пить дать!..

— Да зачем мне эта промин…

— Раньше вроде не отказывалась, — заметил Аникей С укором и тут же приободрил — Не вешай нос, Феня! И по ходи ты как ненастный день, поласковее с людьми будь, а то ведь ты но улыбнешься сроду, всех только пилишь и пилишь… Хоть бы вон с моей Серафимы взяла пример, штукатурилась бы, румяна наводила, а то иной раз смотреть на тебя — тоска смертная. На ферме, гляди, молоко враз свертывается, когда ты туда приходишь.

Зябликова молчала, обиженно подясав губы, и Аникей решил, что он немного перестарался.

— Ну ступай, да не дуйся на меня, это я тебе как отец родной говорю, добра желаю!..

Следом за зоотехником явился бухгалтер Шалымов. Не спрашивая разрешения, разделся в горенке, шмякнул на стол раздувшийся, как подушка, портфель, вынул, из нагрудного кармана расческу, причесал перед зеркалом жидкие волосы, прикрывая розоватую лысину, продул расческу, сунул ее на место и только тогда придвинул к кровати стул и деловито, обстоятельно уселся.

— Что это портфель у тебя брюхатый стал? — спросил Аникей. — Кирпичей ты туда для весу наложил, что ли?

— Если будем топиться, то мои бухгалтерские книги и за кирпичи сойдут, — неулыбчиво пошутил Шалымов. — Вчера после бури забежал в контору, взял на хранение домой. «А вдруг, думаю, они кое-кому срочно понадобятся?»

— Хитер, цифроед! — крикнул Аникей и даже потер от удовольствия руки. — Серафима! Живо чаю нам давай! Да поднеси Прокофию покрепче чего…

— Никаких градусов! — сухо отрезал Шалымов и озабоченно добавил: — Вот когда ликвидируем, заткнем эту дырку — тогда можно и позволить себе. А сейчас и без того жарко… Дело не шуточное — может и вот так кончиться… — Он положил два разведенных пальца, указательный и средний, на два других так же растопыренных пальца крест-накрест и поднял эту комбинацию на уровень председательских глаз. — Угадал? Решетка. Мы их будем видеть, а они нас нет.

— Куда ясней. — Лузгин откинулся на подушку и некоторое время молчал. — По острому ножу ходим… Сколько тебе надо дней, чтобы все книги переписать и навести, полный ажур? Для начала наведем порядок в животноводстве, остальное потерпит…

— Дня три-четыре, если отрывать не станешь. Возьму счетовода на помощь, и засядем с утра пораньше. Зябли-кова под рукой пусть будет.

Они уже допивали чай и заканчивали все расчеты, когда на кухне послышалась какая-то возня и на пороге горенки вырос Никита Ворожиев.

— Нютка к тебе рвется, — подмигивая, сказал он. — А Серафима, известно, дает ей от ворот поворот.