Виктор Козько - Но Пасаран

— Чосна-кросна, а дальше, дальше?

— А дальше революция сама язык подскажет. Ты что, не знаешь револю­ционного языка?

Отцепись, не хуже тебя знаю. Но у меня другой встречный и революци­онный план. — Я замолчал, чтобы они успокоились и лучше соображали. Молчать пришлось долго. Язык революции на самом деле очень простой. Но когда они все же перестали кричать, я им выдал: — Давайте поймаем шпиона, хлопцы?

— Ты имеешь в виду взять «языка»? — Даже Но Пасаран не сразу понял и оценил, что я придумал.

— Да нет. Поймаем сначала самого настоящего обычного шпиона. Вы не подумайте только, я совсем не против того, чтобы с Кореи-Чосны начинать. Но у нас и оружия еще нету. А пока шпиона будем ловить, подучим корейский язык.

— А что, по-твоему, тот шпион сидит и ждет не дождется, когда его поймают? — не согласился со мной рассудительный Протуберанец. — Как ты себе представляешь его ловить? Ты же ведь без оружия.

— Шпионов можно ловить и голыми руками.

— Это как раков? — издевается Но Пасаран.

— А что? И как раков, — слегка покраснев, отвечаю я. — И ты, и я — все мы хорошо знаем, как раков ловят. Ловили же вот здесь, в этой копанке даже. Кусается, но не совсем до крови. А можно ловить, и как тараканов. Главное в этом деле, не как, а что дальше.

— Ну и что же дальше?

— А дальше? Дальше, слушайте меня внимательно все.

И я им подробно и очень душевно рассказал, что будет дальше, когда позовут нас и мы придем в Московский Кремль. И спросил еще каждого по отдельности, гладили ли его когда-нибудь в жизни по голове. Конечно, нет, никого из них не гладиди и в глаза с улыбкой никому не смотрели.

— А он посмотрит и погладит. Клянусь, что так будет.

Я их заколебал. Но Но Пасаран обозвал меня гниляком, капитулянтом. Кто это такой, я не знал и потому, наверно, подчистую проиграл.

— Что значит один шпион, — сказал Но Пасаран. — Даже если их будет целых четыре дохлых шпиона. Мы ведь ему поднесем весь свет. Ты способен это себе представить? А что касается оружия, разговор будет позже, как я и обещал. Увидите сами, что у нас есть. Сейчас же голосуем: кто за мировую революцию, поднимите руки.

Все подняли. Я только подзадержался. Немного подумал и тоже поднял, хотя был и не совсем согласен. Но против, так единогласно уж против, а заодно, так уж заодно. У нас ведь даже коровы по одной не ходят. Ко всему, мне очень хотелось посмотреть оружие. Какое оно и откуда его возьмет Но Пасаран. Если врет, все равно верх будет мой.

Но Пасаран, похоже, не врал.

— Пошли, — скомандовал он Цыгану и Протуберанцу. Я тоже поднялся. Но Пасаран прикрикнул на меня: — Сиди, шпион.

— Сиди, сиди, шпион, — стал кривляться от нетерпения, наверное, Цыган. И Протуберанец туда же. Я сел и сразу понял, что теперь и у меня есть кличка. И она мне очень не понравилась. Но по собственной дурости я оконча­тельно уже закрепил ее за собою:

— Сам ты шпион. Вы все сами шпионы, а я... я сталинский сокол.

— Шпион, шпион. Сталинский шпион.

За последнее по всем правилам надо было пустить кровянку. Но проско­чило мимо ушей в ту минуту. Я только крепко обиделся и остался один. А они ушли, все трое. Но недалеко. Можно было и не разводить такой таинственно­сти. Я много позже только смикитил, что такое ляпнул Цыган, когда насиделся один. А они все же не обошлись без меня. Позвали из темноты. Избавили от мук.

Неподалеку от копанки была старая свалка-сметник. Большая, но не инте­ресная, потому что полностью наша. И я наизусть знал, что там есть. Ничего стоящего, даже мусора приличного не было. Обрезь одичавших слив, как колючая проволока, и сама колючая проволока, как обрезь тех же слив, пырей, ржаво-красные корни крапивы и крапива, что своими жилами приду­шила наши сотки, битый кирпич и стекло, мазутные тряпки, остатки брюк и рубах наших отцов, ветошь, отходы нашей жизни, живой мазут. Ни один тряпичник ни за какие деньги не согласился принять эту ветошь. Одна польза

— горит хорошо.

Но Пасаран стянул лежащую сверху колючую проволоку. Мы отбросили сливовую обрезь и корни крапивы и пырея. Пошел живой мазут. В том мазуте лежали две настоящие винтовки с примкнутыми штыками и огромная, показа­лось мне. настоящая кавалерийская шашка. И еще что-то отдельно, в промас­ленном рукаве от фуфайки, как в оторванной руке. Но Пасаран добыл из этой черной руки настоящий боевой наган.

Мы ошалели. Нельзя сказать, что мы до этого никогда не видели живьем настоящего оружия. Видели, держали в руках и автоматы и пистолеты. И постреливали из них иным разом, когда нам позволяли, потому что оружие то было чужим, наших старших братьев. Здесь же все было нашим.

Я нацелился на винтовку. Зажмурился и прыгнул, опередив и Протубе­ранца, и Цыгана. Но ухватил почему-то не винтовку, а шашку. Бессознательно-сознательно, в последнее мгновение, когда к оружию потянулись уже и мои приятели, выбрал шашку. Она оказалась для меня неожиданно очень тяжелой. Я наискось, как настоящий рубака, вскинул ее над головой, меня качнуло, повело в сторону. Пришлось призвать на помощь другую руку и даже оба глаза.

В оба глаза и третьим глазом, сердцем, смотрел я на свою боевую кавале­рийскую шашку. Пламя притухающих на пустыре костров, у которых, наверно, уже спали наши умаянные родители, как далекое знамя, отсвечивало мне в глаза с сине-замазученной стали. Шашка была въедливая и злая. Она явно знала свое дело. В мягко округленной, как подшейная впадина, ложбинке, наверно, для стока крови, я приметил рубиново просверкивающую ржавчину. Мне показалось, что это кровь. Настоящая кровь. И все во мне взбурлило.

Я слышал, как немо проламывается сквозь ночь, наплывает издалека, сжимает и обнимает меня со всех сторон топот. Лавинную копыть кованых коней Увидел этих коней, буланых и в яблоках, с распущенными по ветру гривами и хвостами. Они скакали на меня, кажется, с самой луны. И сама луна была крест-накрест взята в клинки, как переспелая желтая тыква.

Не успел налюбоваться на эту располовиненную тыкву-гарбуз, как услы­шал какой-то непонятный приглушенный вскрик, словно эхом донесенный до меня и не с луны. Вскрик-стон земной за спиною у себя, от наших соток и хат, от дуба возле копанки, где мы обсуждали свои планы. Голос человеческий я услышал.

— Там кто-то есть. Там кто-то есть. Вы слышите, — закричал я и взмах­нул шашкой, готовый идти и рубить, колоть, кто бы там ни был.

— Где, где? — с той же готовностью отозвались полностью подвластные своему оружию мои приятели.

Мы цепью двинулись к дубу. Цыган с Протуберанцем — острием штыков руша, вспарывая ночь, я — пластая ее шашкой, Но Пасаран, как командир, с пистолетом, невидимо держа его у правого бока. Обошли дуб со всех сторон.

— Шпион несчастный, — сказал Протуберанец, — как врежу сейчас при­кладом меж глаз, рубины посыплются. Никого нет.