Александр Эбаноидзе - ...Где отчий дом

«Ты меня спрашиваешь про телепередачи из Москвы. А у нас теле­визора вовсе нету, тут из-за гор сильные помехи и показывает, как в тумане: то в одном углу пол-лица, то в другом. Раньше Доментий под­нимался к соседу, который высоко на горе живет, футбол посмотреть, а тот сосед все приставал: когда ты к нам опять приедешь? Рыжий такой, на грузина не похож, Жора. Он в тюрьме сидел, оттуда и по- русски говорит. Пусть Алеша не ревнует. Вспомнила?»

Я опять от письма оторвалась, на этот раз меня что-то отвлекло, только не сразу сообразила что. Прислушалась. Машина в гору ползет. С тех пор, как дорогу проложили, у нас машина не редкость, в день две, а то и три проедут, но эта не в объезд, а снизу, по старой дороге прямо к нашему дому ползет. Я подумала, что Доментий через друзей- шоферов что-нибудь послал — буханку хлеба или муку, но его друзья на грузовых работают, а тут по звуку маленькая машина. Кого еще нелегкая несет?

Письмо недописанное сложила, убрала подальше — потом допи­шу— и вышла во двор, поближе к воротам. Оттуда вниз до поворота видно. Как раз над поворотом на пригорке инжир растет, ветвями дорогу перекрывает. И вот в тени под инжиром машина показалась. Выруливает из-за поворота, стекло под солнцем сверкнуло. Смотрю и машину узнаю — брат Доментия на ней ездит, тот, который артист. Родственничек прикатил. С дружками, наверное!

Ворота распахиваю, а сама прикидываю: «На всю ораву одной курочки не хватит. Слава богу, сыр есть и муки на десяток хачапури в кадке наскребу. Петьке велю слив нарвать. Вот и обед, чем бог по­слал...»

Джано посигналил, из машины руку высунул.

— Привет, невестушка! Ну, как вы тут? — За рулем-то красотка — жена его.

— Добро пожаловать!—говорю.— Спасибо, что вспомнили! Да еще всем семейством. А я думала, совсем нас забыли...

Машина остановилась. Дверцы захлопали. Первым мальчишка выскочил, загорелый, как цыганенок, в красных трусиках. Волосы длинные, густые, взлохмаченные. Подбежал ко мне, глазки блестят, мордочка хорошенькая, живая.

— А у вас собака есть?

— Есть, милый.

— Мы вам ягненка привезли,— и, кряхтя, вытаскивает из машины белого-белого ягненка. Прижал к груди, смотрит на меня.

За мальчиком девочки-двойняшки вылезли, этих я помню, только имена путаю. В одинаковых сарафанчиках, голенастые, подошли, по­целовали меня.

— Какие же вы стали большие! Совсем барышни!..

Улыбаются, переглядываются, сарафанчики свои одергивают.

А вот и Додо, в черных очках, рот ярко накрашен, в коротких штанцах, бедрами покачивает, улыбается — артистка!

— Здравствуй, Полина! Здравствуй, моя хорошая!—Коробку с шоколадными конфетами мне протягивает и обнимает. И все у нее так ловко получается. Чмокнула в щеку, сама же помаду стерла.— Испач­кала... Все такая же свежая. Джано, посмотри, как она выглядит! Пер­сик! Пышка!

Джано тоже меня расцеловал. В обе щеки, да еще в губы поце­ловал.

— Но, но, но, ты не увлекайся! — расхохоталась Додо.

— А где хозяин? Где мой любимый младший брат? — спросил Джано.

— Он нынче на дежурстве,— говорю.

— Он же по ночам дежурит?

— А днем на мельнице возится, чинят там что-то с соседом нашим Гурамом на пару.

— Доментий на мельнице?—Джано задержал на мне взгляд, вроде хотел еще что-то сказать, потом передумал, спросил: — А матушка как? Совсем разучилась лезгинку плясать?

— Ты хоть на эту тему не остри,— заметила Додо.

Чувствую, кто-то меня сзади за юбку тянет, несильно так и настой­чиво, как щенок. Оглянулась, а это их мальчишка.

— Тетя Поля, а где собака?

— Неужели нету? Сейчас тут тявкала.

Девочки отошли к краю двора, смотрят на горы, за мизинчики дер» жатся, ахают: «Какая красота!» Возле них ягненок белый понурился. Ну, хоть кино снимай.

— Пошли к матери! —командует Джано.— Живо! Все к маме!

А Додо:

— Погоди, дай дух перевести. Мама никуда не денется.

А я слышу уже, старуха колотит по стенке палкой и зовет:

— Полина! Полина!

— Ладно, ты останься,— разрешил Джано женушке.— В таком виде лучше ей не показывайся. Дети! — обернулся к девочкам.— К ба­бушке! Живо!

Те послушно пошли, а мальчик спросил:

— А собака после бабушки?

Я первая к старухе вошла — прибрать, если что не так.

— К нам гости! — говорю.— Глянь, кто приехал.

Джано меня обошел, наклонился к матери, поцеловал. Дети в дверях остановились, смотрят растерянно, немножко испуганно, а у одной из девочек губы кривятся и носик морщится. Ишь какая!.. Ста­руха сына увидала, голову с подушки приподняла, затрясла ею, приго­варивает:

— Спасибо, Сардион! Привел господь свидеться! Я уж не надея­лась, в сердце своем со всеми распрощалась.

— Ну, что ты, мама! Что ты! — бубнит Джано.— Ты у нас еще встанешь. На ихнюю свадьбу хачапури испечешь,— кивает на девчо­нок.— Без твоих хачапури я их замуж не выдам.

— Ой, отсохни твой язык, болтун! Не слушай его, господи! Эх, сынок, сынок, не суждено мне больше подняться. Да и зачем? Одного у господа прошу, чтобы все ваши горести и беды я с собой унесла А вы живите как знаете. И свадьбы без меня играйте, и... Покажитесь- ка, красавицы! Не рано ли отец о свадьбе речь завел?

Девочки, друг дружку подталкивая, вперед продвинулись, ступи­ли на два шага и стали. Отец им:

I — Чего стоите? Родную бабушку не целуете?

Старуха руками замахала.

— Не подходите! Что за удовольствие! Я сама себе противна.

Но девочки все-таки по очереди наклонились и чмокнули ее, точ­но клюнули по разу. Потом опять к окну отошли, и я заметила, как одна, та, у которой губы кривились, отерла рот ладонью. А мальчишка , вдруг растолкал всех, поглядел-поглядел на бабку и спрашивает:

— Ты больная?

— Да,— вздыхает старуха и улыбнуться силится.— Больная, вну­чек, совсем никудышная стала.

— Встать не можешь?

— Не,могу, ангелочек, год уже лежу.

— Я буду около тебя лежать,— пообещал мальчик.—Чтоб тебе не скучно было.

— Спасибо, золотое твое сердечко, только ты уж лучше за ба­бочками побегай.

— Нет, когда я болел, мама около меня лежала и сказки расска­зывала.

— В самом деле, Джано,— всполошилась старуха.— Где их мать? Куда жену дел? Неужели без Додо приехали?

— Да здесь она, мать,— отвечает Джано,— переодеться с дороги захотела...

— Бабушка, хочешь, я ее приведу! — мальчик растолкал нас, ки­нулся из комнаты и через минуту привел свою мамашу. А та и не ду­мала переодеваться, так в голубых штанцах, в маечке и носках поло­сатых и заявилась. Старушка бедная ахнула, опять головой затрясла, на сына смотрит. Лжано жене что-то недовольно сказал, но та только

отмахнулась и своей походочкой — бедрами туда-сюда, туда-сюда — подошла к больной. Присела на кровать и за руку ее взяла.

— Наша бабушка! — говорит.— Наша строгая сладкая бабушка, вот не думала в таком виде тебя застать. Сколько лет весь дом на сво­их хрупких плечах несла. И все шутя-играя, даже не замечала, что это за тяжесть. Что с тобой, мама? Что говорят врачи? — И руку ее гладит и ласково так себе на голые колени кладет. Но старуха руку из ее ла­доней выпростала, поверх одеяла положила, смотрит в потолок.