Ольга Трифонова - Закон Паскаля

И выпил-то ерунду, — граммов сто пятьдесят коньяку, но то ли от дорожной усталости, то ли от голода разобрало всерьез. Понял это по изумлению и восторгу, с каким оглядел с высокого крыльца «Витязя» залитую лунным светом улицу. Решил немедленно идти в Михайловское и там бродить всю ночь, и встретить рассвет, но не знал дороги, а спросить было не у кого. Улица, казалось, вымерла. Походила на странный огромный негатив резкой белизной домов и чернотой четких теней.

тихонько пропел Сергей, найдя в припомнившихся строках оправдание и смысл новой своей жизни.

— Прикурить можно? — спросили неожиданно за спиной.

Сергей обернулся. Высокий длинноволосый парень склонился с папиросой. Очень белое лицо, с темными провалами глазниц.

— Прошу, — Сергей чиркнул спичкой.

— Как в Тригорское мне пройти? — спросил весело, и ответ был неожидан.

— Да брось блажить, дядя, — беззлобно посоветовал парень, затянувшись дымком, — чего там делать-то ночью. Завтра прогуляешься.

— А если я сейчас хочу, — голос прозвучал с пьяной капризностью.

— Хочешь — иди, — тотчас согласился парень, — пока дойдешь, дурь-то и улетучится на свежем воздухе. А еще лучше — пойди проспись. Ты в гостинице?

— Я не пьян, — Сергей сделал усилие, сказал буднично, и парень удивился:

— Смотри?.. Значит, показалось. Ты не заметил, в «Витязе» официантка такая черненькая, с челкой, работает?

— Не заметил. Мне старая подавала, а другую не заметил.

— Значит, не работает, а то б заметил. Наврала опять, вот …, — парень выругался, щелчком послал сигарету в урну. Не попал, красный огонек искрами рассыпался на каменном крыльце.

— Да я действительно не заметил, я не глядел, — Сергей протянул ему пачку, — хочешь, зайду еще раз посмотрю.

У парня было странное узкое долгоносое лицо. Обрамленное длинными кудрями до плеч, оно не вязалось со светлой водолазкой и нейлоновой курткой, украшенной множеством блестящих заклепок. Такому лицу больше бы пристало кружевное жабо, стоячий воротник камзола времен Директории, и не козням черненькой официантки занимать его душу, а мыслям об изобретении парового двигателя, любовью к какой-нибудь бледнолицей Роксане.

«Да, видно, действительно перебрал, — насмешливо подумал о себе Сергей. — Какая-то чушь лезет в голову».

— Слушай, пошли на танцы, — предложил парень, — я тебя с подходящей познакомлю. С турбазы. В гостиницу вас, правда, не пустят, на турбазе тоже порядки строгие после одиннадцати, но хоть так пообжимаетесь.

— Стар я обжиматься, Карно.

Парень на странность обращения внимания снисходительно не обратил. Оглядел оценивающе, даже отошел чуть-чуть и, видимо, согласился, что стар.

— Тогда проводи меня.

Много повидал Сергей на своем бродячем веку танцплощадок, и все они для него, постороннего, были одинаковы. Те же девчонки-подростки, жмущиеся по углам, с распущенными волосами, с глазами, неестественно, наркотически блестящими от ожидания чуда и запретности своего пребывания здесь, среди веселья взрослых. Те же нарядные тридцатилетние женщины, пахнущие дешевыми кремами, танцующие шерочка с машерочкой вальс и танго, осуждающе глядящие на молодежь, когда под однообразный ритм начинали трястись, вздымая, как в молитве, сцепленные ладони. И признанная всеми «счастливая пара», словно помещенная в капсулу своей избранности и поглощенности друг другом.

Здесь «счастливой парой» были девушка с длинной русой косой, тоненькая, в белых лаковых туфлях на карикатурно огромной платформе, и ее кавалер — курсант училища МВД. Они останавливались лишь на короткие промежутки между танцами и снова молча, с отсутствующими лицами, отрешенным взглядом приникали друг к другу.

И все на этой дощатой веранде понимали, что это, может, лучший вечер в их жизни, и даже шныряющие между парами, разбивающие их, чтобы встать в кружок втроем, длинноволосые в широченных брюках ребята не задевали их, словно ощущая плечами оболочку невидимой капсулы.

С двумя такими беседовал новый знакомец Сергея. Невнимательно слушая веселый их треп, Сергей понял, что обсуждается забавное происшествие, случившееся днем. Кто-то из весельчаков на тракторе угодил в силосную яму, застрял. Другой своим трактором пришел на подмогу и тоже застрял. Теперь уже понадобилось два агрегата для спасения. Но дело не ладилось, так и проканителились до вечера, вытаскивая друг друга. Пятым подошел Степан — «наверное, мой», — подумал Сергей, — дико взбесился, отматерил бестолковых растяп и погнал цепочку грохочущих махин в усадьбу. Видно, зрелище было забавным, потому что участники события, захлебываясь смехом, все повторяли:

— Ну и картинка! Он мне даже в зад наподдал, я ж последним шел.

Что-то зацепило взгляд Сергея, какое-то неясное воспоминание вызвало лицо женщины. Танцевала с подругой. Обе в одинаковых кримпленовых лиловых костюмах, в лаковых черных лодочках.

Вспомнилось, как вырвались из тайги; в неожиданно великолепной гостинице приняли душ, наелись немыслимой рыбы тогунка, нормально поддали и плотной, спаянной совместными скитаниями и работой группой, бородатые, перекидываясь только им понятными шуточками, пришли на танцы. Но на бетонированной площадке — вершине будущего водосброса — сникли. Здесь царили студенты стройотряда. И музыка была их — роскошный магнитофон с колонками, и девушки. У них тоже имелись в наличии свои шуточки, и бороды, и буквы «МЭИ» на спинах, штормовок. А у самого разбитного намалеван выразительный кукиш. Этот кукиш и определил очень точно и однозначно их судьбу в этот вечер.

Девушки-студентки танцевали со скучливо-высокомерными лицами, на вопросы отвечали коротко, незаинтересованно, а местные кадры просто черт знает что вытворяли. Беззастенчиво через плечо партнера следили за теми, с кем связывали их сложные отношения, и пришельцы из тайги чувствовали себя пешками в хитроумной игре, где козырями были ревность, мнимая независимость или обида.

Лишь одна — приземистая, полногрудая, с коровьими печальными глазами под сросшимися густыми бровями — на дежурные вопросы отвечала неожиданно серьезно и обстоятельно и так же серьезно и спокойно задавала толковые вопросы. Ее и пошел провожать Сергей через весь поселок: не потому, что понравились умные речи, — не за ними пришел на танцплощадку, а просто обидно, нелепо было вот так, сразу, после будоражащей музыки, после кровавой луны, застрявшей в темноигольчатых ветвях кедра, как на рисунках любимца Светланы Хокусаи, после теплого дыхания под ухом, вернуться в гостиницу и завалиться спать в незнакомой, неистребимо пропахшей дымом комнате.