Марк Чарный - Лейтенант Шмидт

Так прошли сутки. Потом тяжелораненых отобрали и увезли. По-видимому, в госпиталь. В трюме осталось около пятидесяти очаковцев. Прошел еще день, и узникам наконец дали хлеба и воды. Включили свет. К счастью, в трюме оказалось тепло. Рядом было машинное отделение, и железные переборки быстро, нагревались.

Карнаухов понемногу приводил себя в порядок: освобождался от кровавых корок, расчесывал пальцами слипшиеся от крови волосы. Боль утихала, и хотя прошел слух, что всех очаковцев посадят на баржу, отведут в Камышовую бухту и там взорвут, у Карнаухова было радостное ощущение возвращающегося здоровья, жизни.

Симаков продолжал свои шутки:

— Твой адамов костюм, Вася, четырехцветный — черно-сине-красно-желтый.

Карнаухов только сейчас заметил, что тело его покрыто многочисленными синяками и кровоподтеками всевозможных оттенков. Но это уже пустяки.

Караул у трюма состоял из матросов, не принимавших прямого участия в восстании, но — такова матросская душа! — сидевшие в трюме арестанты были им ближе чухнинских барбосов. Караульные пользовались каждым удобным случаем, чтоб передавать в трюм последние новости и слухи. Говорили, что на Чухнина готовится покушение и будто бы приговор ему уже вынесен. Эти слухи действовали живительно, как вода на пересохшее горло.

В трюм втолкнули еще несколько очаковцев. Батюшки, Самсон! Антоненко, который остался невредим под ураганным огнем, благополучно проплыл под пулями всю бухту и выбрался на берег, — богатырю Антоненко не повезло у самого порога спасения. Боцман Каранфилов опознал его на Приморском бульваре и выдал.

В трюме шел оживленный разговор, когда раздалась команда сверху:

— Собирайтесь с вещами!

О вещах было сказано или по шаблону или с намеренной издевкой, потоку что добрая половина очаковцев были совершенно раздетыми.

Караульный матрос шепнул, что всех революционеров перевозят в 31-й флотский экипаж. Экипаж? О, это не баржа и не стальной гроб проклятого трюма. А главное — все вместе. Что может быть лучше?

Обстрел находившихся на горе казарм флотской дивизии начался вскоре после обстрела революционных кораблей. Снаряды и пули полетели со всех сторон, в том числе с Исторического бульвара и Малахова кургана.

Сначала это вызвало растерянность. Хотя в последние дни чувствовалось, что готовится расправа, матросы восставшей дивизии все-таки были удивлены. К тому же они были так мирно настроены. Они выдвигали требования об улучшении каторжной матросской жизни, да и всего народа, но не помышляли о боях. Ведь царский манифест обещал свободу…

Четырнадцатого ноября был «табельный день» — именины матери царя Марии Федоровны. Чтобы подчеркнуть свое миролюбие и доказать умение и без офицеров соблюдать порядок, матросы решили провести, как это делалось каждый год, военный парад на Лазаревском плацу. Социал-демократы, входившие в Совет депутатов, поморщились, узнав об этом намерении, но возражать не стали. Высоко на мачте развевался красный флаг, а внизу, на плацу, парадным шагом шли матросы под звуки царского гимна.

Полицейские провокаторы пустили по городу слух, будто восставшие собираются громить дома мирных жителей. Совет матросских и солдатских депутатов немедленно составил и распространил заявление: «Мы, нижеподписавшиеся, депутаты, выбранные матросами и солдатами, заявляем, что это хулиганы намеренно сеют панику. Мы войдем в город с оружием только в том случае, если хулиганы осмелятся посягнуть на жизнь и имущество граждан».

Барон Меллер-Закомельский в рапорте царю вынужден был признать: «Мятежники, сосредоточившись в районе казарм флотских экипажей и порта, держали себя довольно пассивно…» Меллер использовал эту пассивность для сосредоточения присланных из разных городов России войск.

Матросы почувствовали, что дело близится к кровавой развязке, только в самый канун событий. В праздничный шум митингов вплелась густая струя тревоги. Уже на заседаниях Совета говорили о необходимости приготовиться ко всему. Кто-то предложил пригласить лейтенанта Шмидта.

На этом же заседании известный молчун матрос Крошка выступил с речью, неожиданной для председательствовавшего Столицына и других социал-демократов.

Упершись взглядом в кудрявую голову сидевшей сбоку социал-демократки Наташи, Крошка стал выжимать из себя слова:

— Вот у нас тут бабы… то есть, извиняюсь, женщины. А женщины что… они не воюют. На корабле нельзя, чтоб бабий дух. И вообще матросам с женщиной неспособно…

Крошка предложил удалить трех женщин — социал-демократок, которые принимали участие в работе Совета и находились в помещении дивизии. Ему возражали Константин Петров и другие. Революционерок товарищей Наташу, Нину и Ольгу матросы хорошо знали по выступлениям на митингах. Их советы бывали очень полезны. Кто-то пытался отделаться шуткой:

— Да ты, брат, вояка, Крошка. Не Крошка, а прямо-таки матрос Кошка. Чем женщины помешали тебе?

Но женщинам, да и всем другим было ясно, что большинство депутатов, хоть и несколько стыдливо, соглашается с Крошкой. Женщины поднялись и покинули расположение дивизии.

Стрельба началась сразу, интенсивная, прицельная. И тут обнаружилось, что дивизия совсем не готова к бою. Никто не знал, что ему делать и где быть. Началась суета. Одни бросились со двора в казармы, другие — через задний двор и забор к выходу с территории дивизии.

Здесь снова появился на сцене Крошка.

Пятнадцатого ноября он был дежурным по дивизии. Надвинув на лоб бескозырку и гремя подвешенной сбоку офицерской саблей, ой ворвался в 28-й экипаж, где толпилось особенно много матросов. Крошка выхватил наган, выстрелил в воздух и, подкрепляя этот решительный жест не менее решительной матросской прозой, погнал людей во двор.

Здесь он выстроил матросов и коротко объявил, что тот, кто не пойдет отбиваться от драконов, достоин расстрела.

Чем отбиваться?

Во дворе находились десятки ящиков с новыми револьверами, а патронов к ним не было. Днем из артиллерийского склада успели притащить ящики с винтовочными патронами, но не хватало винтовок.

Константин Петров вспомнил, что где-то должны быть два пулемета. Побежали, нашли, притащили. Долго искали по экипажам пулеметчиков. А когда нашли, оказалось, что к новеньким пулеметам почти нет лент.

Счастливые обладатели винтовок с патронами устраивались у окон второго этажа.

Считанные винтовки против пушек и пулеметов!

Вскоре снаряд ударил в стену казармы 31-го экипажа. Другой пробил брешь в казарме 28-го экипажа. Были повреждены водопроводные трубы. Вода стала заливать казарму. Ошеломленные матросы, торопливо подбирая раненых, выбежали во двор.