Анатолий Вахов - Утренний бриз

— Молодец! — восхищенно произнес Дьячков, а Шарыпов только шумно, с облегчением вздохнули прикрыл глаза.

А вокруг, кричали, радовались, пританцовывали, веселились люди.

Куркутский соскочил с нарт, и Шарыпов хлопнул его по плечу.

— Спасибо, друг!

Чуванцы шумно выражали свой восторг, однако все еще не прикасались к товарам. Тогда Куркутский вытащил из ближнего мешка пачку плиточного чая и сунул его в руки рядом стоявшему оленеводу.

— Бери! Это тебе от Советской власти, от Ленина!

— Ка-а-ком-э! — воскликнул чуванец, и к его возгласу присоединились другие оленеводы, которым вручали товары Дьячков и Шарыпов. Они знали, что чуванцы потом поровну, справедливо все между собой поделят и никто не утаит даже щепотки чаю или табаку.

…Пылали костры на истоптанном снегу, падали заарканенные олени, выделенные для угощения.

Варилась в котлах, прямо под небом, свежая оленина. Едва она успевала потемнеть, как ее резали, рвали на куски и ели. Куркутский, Дьячков, Шарыпов сидели у котла Рэнто. Он сам вытаскивал из котла мясо, отрезал куски получше, повкуснее и отдавал им. Когда люди насытились и в котлах закипел чай, Шарыпов собрал в стороне еропольцев. У него в руках появился лист бумаги.

— Товарищи! На общем собрании мы решили, кому сколько выделить оленей. У кого семья больше — тому больше, у кого меньше — тому…

— Знаем! Правильно! — перебили слушатели. — Читай, кому сколько.

— Ефиму Беляеву — четырнадцать штук!

— Хорошо! — прикрыл радостно глаза моложавый мужчина.

— Феофану Шитикову — сорок!

— Спасибо, люди добрые! — дрогнувшим голосом произнес седобородый, в изодранной кухлянке ерополец.

— Петру Косолапу — тридцать!

— Слава богу, Советам и Ленину! — перекрестился высокий черноглазый мужик.

— Ты Ленина с богом не шей, — сердито оборвал его Шарыпов. — Бог твой кончился вместе с твоим голодом.

— Это я так… — испуганно пробормотал Косолап, опасаясь, что его могут лишить оленей.

Шарыпов продолжал:

— Семену Ужнину — двадцать оленей!

Пока еропольцы делили табун, оленеводы, напившись чаю, затеяли игры. В большом кругу ходил голый по пояс низкорослый оленевод и, похлопывая себя по телу, ожидал противника.

— Ток! Кто хочет показать свою силу? Кто может побороть меня?

Крупные, крепкие мышцы под бронзово-темной кожей, широкая развитая грудь, цепкие пальцы говорили о большой силе. Борец вызывающе продолжал выкрикивать:

— Нет меня сильнее?

И, как бы соглашаясь с ним и подзадоривая мужчин, женщины одобрительно цокали языками, говорили:

— Ок! Ок! Эмитагин сильный, как умка! [1] Умка (чукотск.) — белый медведь.

— Эмитагин не умка! — возразил молодой оленевод, впрыгивая в круг. Он тоже обнажен до пояса, но все видят, что храбрец тоньше Эмитагина, что мускулы у него не такие узловатые. Зрители с сомнением качают головами. Кто-то выкрикивает:

— Анкай — детеныш умки!

Все хохочут. А Анкай и Эмитагин ходят по кругу, готовясь схватиться. У Эмитагина глаза сверкают веселым превосходством. Борец уже предвкушает победу. Он уверен в ней. Анкай сосредоточен и собран, лицо настороженное. Он выбирает момент и бросается на противника. Зрители от неожиданности вскрикнули. А борцы точно слились, их тела напружинились. Из-под ног летит снег. Зрители восторженно кричат, подбадривают противников.

— Умка и детеныш умки — одинаково сильны!

— Ок! Ка-а-коме! — взрывается вдруг толпа.

Никто не может поверить своим глазам. Эмитагин лежит на снегу. Зрители смеются:

— Умку поборол детеныш умки!

Эмитагин вскакивает на ноги. В его волосы набился снег. По лицу текут струйки воды. Мокрой стала спина Эмитагина. С рычанием он бросился на Анкая, но тот увертывается рт него и в тот же момент ловко схватывает его сзади. Могучи объятия борцов. Кажется, лопнут их мускулы, затрещат кости. Все знают, что Анкаю сейчас труднее. Эмитагин мокрый от снега, и руки Анкая скользят. Оба борца вспотели. Лица налились кровью. Анкай вдруг приседает, и Эмитагин летит через его голову, зарывается лицом в снег. Поражение окончательное. Анкай победитель.

Он тяжело дышит, ходит по кругу. Слушает хвалебные слова мужчин и восторженные возгласы женщин. Эмитагин исчезает из круга, его уже забыли. Все ждут нового противника Анкай. Но его все нет. Кто же отважится схватиться с победителем Эмитагина, всем известного своей силой человека!

Потом подбрасывали на шкуре ловкого парня, который всякий раз становился на ноги; бегали взапуски женщины, чтобы получить приз…

…Наступило время расставаться. Еропольцам надо было до темноты вернуться в село. Рэнто сказал Куркутскому и его товарищам:

— Видите, как радуются оленеводы. Они радуются справедливому закону. Они радуются, что великий вождь Ленин узнал о них, столько подарков им сделал.

За весь день Рэнто так и не попросил для себя ничего, не получил он и подарков. Когда марковцы раздавали товары, он не подходил к нартам. «Хитришь, как росомаха, — думал Куркутский. — Что-то для себя выгадываешь. Хочешь прикинуться добреньким и бескорыстным, а сам-то весь какой гладкий лицом, в новенькой кухлянке, малахай из горностая, торбаса расписанные, что у священника ряса».

— Тебе-то ничего не досталось, — умышленно напомнил Куркутский. — А ты ведь тоже дал оленей?

Рэнто пожал плечами.

— Я богатый. У меня больше. Я дал сто оленей. Оленеводы подарками поделятся со мной.

Марковцев обескуражил такой прямой, откровенный ответ, а Рэнто продолжал:

— Когда стойбище веселое, и мне весело. Скажешь великому вождю Ленину, что Рэнто тоже будет делать так, чтобы люди счастливые были.

«Хорошо поешь, — иронически подумал Куркутский. — А когда же коготки выпустишь? Не буду гадать. Жизнь покажет».

— В нашем стойбище вы всегда хорошие гости, — улыбнулся Рэнто. — Приезжайте. В ярангах наших есть место.

— Черепахина знаешь? — спросил вдруг Шарыпов. — Торговца из Марково?

— Знаю, — кивнул Рэнто. — Я у него товары покупал.

— Где? — разом насторожились и Шарыпов, и Куркутский, и Дьячков.

— В Марково, — ответил разочарованным товарищам Рэнто и нахмурился. — В стойбище черной вороной весть прилетела. Черепахин волком стал. По тундре бегает — людей убивает.

— Поймать его надо! — Шарыпов в упор посмотрел на Рэнто. — Поможешь?

— Помогу, — кивнул тот, не меняя тона, и все почему-то поверили, что Рэнто говорит искренне.

Еропольцы и оленеводы из стойбища Средней Реки расставались как добрые друзья, у которых еще впереди много радостных встреч.

Когда еропольцы отъехали от заимки Комарьево, Дьячков, сидевший за каюра на нарте Куркутского, рассказал ему о том, что произошло в Ново-Мариинске. Куркутский ни разу не перебил Дьячкова и, когда тот умолк, попросил: