Матильда Юфит - Осенним днем в парке

А Шура спросила тихонько, как будто это был секрет:

— Нина, ты что… ты его любила?

— Какой смысл теперь это выяснять? А впрочем… Да, он был мне дорог… — Она повторила: — Он был мне дорог, мы дружили… но не больше, конечно.

Они не были до конца искренни и откровенны, эти четыре женщины, а все-таки с них словно спала шелуха, и сквозь напластование лет, сквозь наслоение времени пробивалось наружу глубоко спрятанное истинное их существо. И они все больше становились похожи на тех славных худеньких девочек, какими были когда-то: честных, открытых, прямодушных. Все это было хрупким, непрочным, как оказалась непрочной хрустальная рюмочка на тонкой ножке, разбитая за ужином, но женщины еще долго сидели на кухне и разговаривали по душам, осторожно обходя то, что каждая из них хотела скрыть.

И заснули уже на рассвете.

А утром их разбудил телефонный звонок. Маша говорила так громко, что слышала не только Нина, державшая трубку, но и остальные.

Нина отвечала сдержанно:

— Ну, неудивительно, что ты так взволнована. Целое событие в твоей жизни, праздник. Да, я понимаю… Просто мы были рядом, и я предложила зайти. Твоему мужу незачем волноваться, заверь его… Ну, просто зашли… — Роза, как вчера Володя Кузнецов, повертела пальцем у лба, как бы показывая, что у Маши тоже дырка в голове. Нина, соглашаясь с ней, возвела глаза к потолку, пожала плечами. — Позвонить ему? Богданову? Ну, не знаю, что тебе посоветовать, он вообще-то очень занят…

— Он так сердечно дал мне свой телефон. Все-все у меня всколыхнулось, все чувства… — говорила Маша. И просила совета: — Что, если я обращусь к Мише как к старому другу? Он поймет, он ведь знает меня, он поймет… жить с больным человеком в коммунальной квартире.

— Ты что? Ты хочешь просить Богданова помочь с квартирой?.. Я понимаю, что однокомнатную, а не особняк, я понимаю, как ты мучаешься, но… На твоем месте я бы этого не сделала…

Нина положила трубку.

— Ну? — выкрикнула Роза.

— Так оскорбить Мишу в его лучших чувствах! — нервничала Нина. — Не знаю, как уберечь его…

— Такая меркантильность! — возмущалась Шура. — Во всем искать выгоду для себя…

И только Елена Дмитриевна сказала:

— А вы знаете, что значит жить в коммунальной квартире? Я-то знаю, у нас восемь семей в квартире. Кошмар!

— И все-таки я бы так не поступила, — раздражилась Роза. — Думаете, у меня бы не нашлось о чем его попросить? Ого! Но нельзя же так откровенно, с первого раза…

— Миша очень дружил когда-то с моим Петей, но я ведь себе не позволила…

Упрямая Елена Дмитриевна пошла наперекор:

— А что такое? Почему не помочь старой знакомой? Тем более он ее так растревожил… Разве у нее будет другой такой случай? Правильно. Лови момент…

На нее зашикали.

Сварили кофе, сели завтракать, а Нина все не могла успокоиться. И каждому из знакомых, кто звонил, чтобы поблагодарить за удовольствие, полученное вчера, она с возмущением говорила о Маше. Нет, она и подозревать не могла, что Маша так изменилась.

Позвонили все, кроме Кости. А Нина так ждала его звонка…

Прошел день, и другой, и третий. В квартире у Нины уже натерли полы, сдвинули стол, убрали в глубину серванта лишнюю посуду.

А потом как-то случилось, что она, пробегая с бумагами по коридору, встретила Богданова. Он спросил у нее тихо, подмигивая, как мальчишка:

— Ты не слышала, какой телефон я дал Маше? Прямой или через секретаря?

Нина успокоила его: она хорошо помнила — нет, не прямой…

И когда он добавил, что сам не знает, какой лукавый попутал его ночью искать Машу, неуверенно сказала:

— Ну и что? Она так радовалась, Маша. Для нее это был праздник…

— В чем же праздник? — сердито сказал Богданов, почему-то обидевшись за Машу. — Что за счастье такое, если мы ввалились к ней ночью…

— Я не знаю, но она была рада…

— Маша, как никто, умеет прощать. — Богданов сказал это с горечью, все так же сердито, но в то же время гордясь Машей, и Нине стало не по себе: ей подумалось, что Богданов никогда не простит ей того, что она была свидетелем и участником этой нелепой, жестокой, бессмысленной встречи.

— Миша, — сказала она, хотя никогда не называла его Мишей в стенах учреждения, — ты не виноват, что молодость не возвращается…

Но он уже пришел в себя, ответил сухо:

— Да, нельзя дважды войти в одну реку, это закон диалектики…

Они разошлись в разные стороны.

Маша звонила по телефону почти каждый день и негромким, трогательным, раздражающим Нину голосом говорила, что открыла в себе источник новых сил, теперь ей стало легче жить. Может быть, Нина права, ей не нужно обращаться с просьбами к Мише, пусть останется незамутненным этот чистый родник радости. Но у нее теперь прибавилось бодрости и веры в себя, она будет хлопотать. Спасибо, спасибо Нине, что она привела Мишу.

— Как будто мое прошлое, мое счастье снова постучалось ко мне…

— Неужели ты все еще его любишь?

— Люблю, — просто ответила Маша, — конечно, люблю… Но ты извини, что надоедаю тебе, что я так часто звоню.

Нина покривила душой:

— Звони, я рада…

Маленький учитель, разговаривая с командиром полка, заслонялся от солнца рукой. Всадник смотрел на него вниз, как с башни. Конь был огромный. Под золотой шерстью играли мускулы. Конь перебирал длинными ногами. Он придвинул морду к самому плечу учителя и, скосив карий озорной глаз, тронул его ухо влажными ноздрями.

— Пошел вон! — отшатнувшись, испуганно крикнул Матвей Борисович.

Командир полка засмеялся и натянул поводья. Подняв голову, конь заржал. Матвей Борисович тоже засмеялся и осторожно протянул усеянную веснушками руку к шее коня.

Одуряюще пахла хвоя. Небо было высокое, чистое, аквамаринового цвета. За стволами сосен белели палатки. У коновязи стучали копытами лошади.

— Вот, видите сами, — сказал командир полка, — вам будет трудно в полевых условиях.

— Нет, — возразил учитель и резким движением руки, как линейкой, подчеркнул свое «нет».

— Удобств мы вам создать не можем, — продолжал командир, почесывая переносицу, — строительство не закончено, жить придется в палатке.

— Меня это не страшит, — строго заметил учитель, — меня страшит, что люди думают, будто летом надо заниматься лишь одной боевой подготовкой, а общеобразовательными предметами — нет.

— Люди так не думают, — недовольно отозвался командир полка, понимая, что камешек брошен в его огород. — Но считать, что летом люди свободны, не приходится.

— Я так не считаю, — ответил Матвей Борисович, — но учитель должен быть там, где его ученики. Если часть в лагерях, то и я должен быть здесь. Согласно приказу наркома. Вы же помните приказ!