Марк Юдалевич - Дни испытаний

Они совершали фантастические рейсы — Прибалтика — Алтай — Закавказье — Колыма — Белоруссия — Дальний Восток. Расстояния их не останавливали. А на их место приезжали другие…

Но все-таки это был театр. И пьеса, если она чего-то стоила, сама говорила за себя, и всегда находились хотя бы один-два актера, которые светились, если не талантом, то искренностью, увлеченностью.

На этот раз пьеса оказалась своеобразной. В ней было всего три действующих лица — муж, жена и большой друг семьи. В фантастической, почти условной форме показывалось, как равнодушие мужа принижает красивую и талантливую женщину, а любовь снова окрыляет ее, превращая из Золушки в принцессу.

— Да, — рассуждал Горный, когда они шли домой. — Да, человек такой, каким его видят те, кто рядом. Только такой, а не другой!

И хотя пьеса была, в сущности, не об этом, Нина не стала с ним спорить. Она думает о другом. Александр Семенович кажется ей похожим на того «доброго волшебника» из пьесы, который превращает Золушку в принцессу.

Нине не хочется домой. Она бы с удовольствием погуляла. Может быть, потому что уж очень славная погода. Такая погода бывает только здесь. Среди суровой зимы вдруг проглянет весеннее солнце, зазвучит веселая капель, прозрачней станет воздух, выше небо. И оттого сейчас вечером, когда свежит несильный морозец, так бодряще похрустывает под ногами искристый ледок.

Да, Нина не отказалась бы полчасика покружиться по нешироким улицам. Но Александр Семенович не предлагал ей этого…

— А что, Нина, если вы подарите мне еще один вечер?

Меньше всего Нина понимала себя. Всю неделю после памятного посещения театра она ждала подобного вопроса. Но Александр Семенович разговаривал с ней только о деле. Нине было досадно. И в то же время она недоумевала: «Ну, чего мне надо? Разве ему интересно со мной? Ведь он годится мне в отцы. И то, что он пригласил меня, была простая случайность. Ведь он же сам объяснил… Все, все объяснил, как в школе».

— Поскучайте со стариком!

В маленьком коридорчике послышались грузные шаги. Приближался «покоренный Сазоныч», как прозвали теперь девушки старого возчика. Он чуть не молитвенно смотрел на Александра Семеновича и, казалось, готов был не только перетаскивать ящики и мешки, но, если потребует Горный, броситься в огонь.

— Я подумаю, — сказала Нина. И, захватив коробку с пирожными, за которой она приходила, побежала к себе.

— Что же вы надумали? — спросил Горный перед закрытием магазина. А Нина не надумала ничего. Возмущалась: «Веду себя, как какая-то кокетка». Решала: «Скажу, что не могу. Должна прийти подруга. Надо смотреть за братом». И тут же спрашивала себя: «А куда он предложит пойти? Интересно».

— Что вы надумали?

— Не знаю, — призналась Нина.

Александр Семенович улыбнулся.

— Дается вам на раздумье еще два часа.

— Как? — удивилась Нина. — Уже конец работы.

— Через два часа буду ждать вас… Ну, где же? В сквере, у кино «Аквариум». Не придете, не обижусь.

Нина пришла. Они решили пойти в кино. Окошечко кассы хвасталось объявлением: «Билеты проданы». Александр Семенович хотел пойти к администратору, но Нина удержала его.

— Говорят, картина неинтересная.

Они пошли бродить по улицам. Вечер выдался тихий. Шел мягкий, неторопливый снежок.

— А жаль все-таки — не посмотрели фильм, — сказал Александр Семенович. — Я ведь этого писателя знаю, который — как у них называется?.. — сценарий сочинил.

— Знаете писателя? — удивилась Нина.

— Случайно. Забавный был человечина.

И хотя Александр Семенович говорил с обычным ленивым добродушием, Нина все-таки уловила невольно прорвавшееся: «И мы не лыком шиты, знали кое-кого».

— О войне пишет, — продолжал Александр Семенович, улыбаясь своим воспоминаниям. — А вначале был еще тот солдат! Я с ним в запасном полку познакомился. Стояли мы в Марийских лесах. Я там очутился после ранения, после третьего, кажется, — вспоминает Александр Семенович, — нет, после четвертого.

«Господи, сколько же ранений у него», — с уважением думает Нина.

Рассказывал Горный интересно. В их роте оказался писатель. Уже немолодой — ему шел сороковой год, но сухой и нескладный, как юноша. Шинелей не хватало. Полное обмундирование выдавали только отправляя на фронт. Многие ходили в своей одежде. И писатель возвышался в строю в модном по тем временам московском пальто с широкими накладными плечами.

Впрочем, как раз строй давался ему с трудом. Писатель не умел ходить в ногу и утверждал, что у него, как у какого-то поэта, который был даже другом Маяковского, «свой ритм». Может быть, это было и так, может, и не так, но во всяком случае командир взвода нередко отпускал писателя из строя, чтобы не портил вида.

И, как требует каноническая композиция таких историй, «однажды, как на грех» проезжал генерал. Генерал ехал в открытой машине. «Кто бы мог быть? — размышлял он, приметив писателя. — Разгуливает в штатском. Проверяющий какой-нибудь? А то подымай выше. Новый член Военного Совета. Старый-то, говорят, переведен куда-то». Генерал выскакивает из машины. Прикладывает руку к козырьку. Такой-то, генерал-майор.

Писатель спокойно подает руку.

— Объезжаю кухни, — говорит генерал. — Пока не увижу, что едят солдаты, за стол не сяду.

— Суворовский обычай, — одобряет писатель.

Они идут мимо землянок. Сзади вышколенный генеральский шофер почти бесшумно ведет машину.

— Это наш клуб, а вон баня, прачечная, — поясняет генерал. — Целый город выстроили под землей. Тут и строим, тут и резервы готовим. Да вот снабжение подводит, как говорится, не без трудностей.

— Война, — резюмирует писатель.

— А вы к нам по какому вопросу? — наконец решается осведомиться генерал.

Узнав, в чем дело, он не удерживается от улыбки:

— Ну, желаю вам успехов в службе.

Нина хохочет, хохочет до неприличия громко и вдруг разом останавливается. Александр Семенович смотрит на нее опять, как тогда, в театре, и снова, как тогда, ей становится страшно и приятно.

Они кружат по улицам. Горный рассказывает разные истории. Запас историй у него немалый. И Нина не в первый раз замечает — они почти никогда не касаются торговли. Горный стремился подчеркнуть: ему не чужды другие интересы, он кое-что знает, кое с кем соприкасался даже из мира искусства. Правда, Нина чувствует что о театре, живописи, музыке он знает не так уж много. Но тем больше нравятся ей неожиданные суждения, в которых сказывается цепкий ум.

— Ну, я вам надоел, Ниночка! Пригласил бы вас в ресторан, да, пожалуй, не совсем удобно.

Нину и манит и пугает это слишком уж вольное слово — ресторан. Сомнения разрешает сам Александр Семенович.

— Да, конечно, неудобно.

Говорит очень вежливо, но немного лениво и безразлично.