Марк Юдалевич - Дни испытаний

— Его надо судить, не ее, — дочитав дело, сказал Тимофей.

— Подонок редкий, — согласилась Ирина Павловна. — Мы о нем сообщили в партком института.

— А ее я бы оправдал, — не унимался Тимофей.

— Ну, с этим не спешите. Преступление — налицо.

Ирина Павловна наклонилась над бумагами, как бы давая понять, что разговор окончен.

Тимофей взглянул на ее ровный, казалось, размеренный циркулем пробор. Справа отделилась небольшая прядка волос. Она нарушала ритуально-строгую размеренность.

— Она же не для себя. Этот мерзавец запугал ее, запутал.

— Мотивы преступления бывают различными. Они могут служить смягчающим обстоятельством. Но оправданием вряд ли, особенно в данном случае.

Судьба женщины и спокойный невозмутимый голос Ирины Павловны составляли такой контраст, что Тимофею больше не хотелось спорить с ней. Он только почему-то подумал — прядка эта у нее совсем случайно выбилась.

— Ты не представляешь, сколько там названий! Просто не знаю, как мы их запомним? — теребя свою пышную косу, сокрушалась Леночка Штемберг.

— И все по-латыни, все по-латыни, — вторила ей Рита Осокина.

— Еще папа говорил, что анатомия самый трудный предмет.

Нина соглашалась с подругами. Но на самом деле их страхи перед ужасно трудной анатомией, да и все другие их заботы и тревоги казались ей наивными, как детские игры.

И это было не потому, что они учились, а она, Нина, работала, жила самостоятельной жизнью. Нине казалось, что она много старше не только Леночки и Риты, но и круглоглазой Верочки и Гали Воронцовой, хотя Галя была старше Нины почти на два года.

Нина пережила что-то такое, чего не пережил, не испытал никто из ее подруг. Это что-то было памятным разговором с Горным. Александр Семенович предложил ей выйти за него замуж. Пусть несколько грубовато, пусть не так, как она читала, представляла себе… Суть не в том. Он сделал ей предложение. И все остальное блекло, бледнело перед этим событием.

Мысленно Нина теперь не расставалась с Александром Семеновичем. Все свои поступки, все события в своей жизни она мерила его мерой. Ей хотелось рассказывать ему обо всем, что происходило с ней, и также все до мельчайших подробностей знать о нем. Ей хотелось как можно больше быть с ним. И все время, проведенное врозь, было для нее потерянным или почти потерянным.

И сейчас, слушая подруг, отвечая им, она ждала только, когда они, наконец, уйдут, чтобы бежать на свидание с Горным, который ждал ее возле кино. А Леночка и Рита как назло не уходили. Когда они собрались, Нина поняла, что опоздала в кино. Тем не менее, наскоро оделась и, поручив Гришу Любови Ивановне, выбежала почти вслед за подругами.

Вечер выдался студеный. Сухой морозец пощипывал Нинины щеки, ветер проникал за воротник пальто.

Она не замечала этого. И, казалось, поняла, какая погода на улице, только увидев Горного. Александр Семенович энергично постукивал модными ботинками. Нос его покраснел от мороза, а на щеках появился синеватый оттенок.

— Заморозила тебя, — виновато сказала Нина.

— Бывает, — улыбнулся Александр Семенович.

«Даже не рассердился, — подумала Нина. — Странный человек, то раздражается без причин, а то…»

— Ну, куда же мы с тобой, Нина? В кино-то опоздали.

Нина еще раз оглядела чуть сгорбившуюся от холода фигуру Горного. Ей было приятно, что такой солидный, серьезный, взрослый, как не раз говорила она себе, человек ждет ее, мерзнет из-за нее. Волна благодарной нежности охватила ее, захлестнула все ее существо.

Нина взяла Горного под руку.

— Холодно. Может, зайдем ко мне? — предложил Александр Семенович.

— Зайдем, — согласилась Нина, — а то ты превратишься в сосульку. Да и я замерзла.

Горный жил в большом многоквартирном доме. В тесноватом подъезде с четырьмя дверями на каждой площадке было пусто. И Нина обрадовалась этому. Ей не хотелось ни с кем встречаться. Но на третьем этаже у дверей квартиры Александра Семеновича их ждал сюрприз. Здесь на ступеньках лестницы, привалившись спиной к стене, дремал старик. Лица его не было видно. Но Нина сразу узнала и войлочные ботинки, и пальто с заскорузлыми полами и обтрепанными рукавами.

Александр Семенович хотел было обойти старика, но тот поднял свое морщинистое серое лицо. Дремота еще не отпустила его. Один глаз был полузакрыт, но другой смотрел трезво и жестко.

— Ну? — нервно спросил Александр Семенович.

— Сам знаешь, — ответил старик, мигом проснувшись и поспешно вскочив с пола.

И поспешностью и тихим голосом старик подчеркивал униженность и смиренность.

— Опять? — спросил Александр Семенович.

— Опять.

— Ты что, — негромко продолжал Александр Семенович, — забыл, что я говорил тебе — сюда не ходить?

— Как я мог забыть, как можно?

— Значит, плюнул, плюнул на то, что тебе говорил. Плюнул, мерзавец!

— Мерзавец и есть. Я же… Ты ругаешь. Я лишен…

— Я тебе… Ты у меня… Ты у меня закаешься…

И угроза, и унижение были на пределе. Но последнее в более выгодном положении: оно не требовало действий. Угроза же нуждалась в осуществлении, иначе она теряла свои ударные качества, переставала быть собой. Нина поняла это, сжалась в комок, ожидая, что Горный сейчас не просто прогонит этого нечистого старика, а спустит его с трех крутых длинных лестниц.

— Если еще, еще раз посмеешь прийти!

Что это? Угроза сдалась.

— Да я, да разве я… Никогда.

К унижению теперь примешалась ирония. Нине даже показалось, что не только теперь, а гораздо раньше.

— Я хотя и лишен, но я никогда…

«Чего он лишен?» — мелькнуло у Нины.

— Никогда! Мне так — кинь что-нибудь на бедность, кинь, и я уйду, испарюсь. Мне, главное, мелочишку. — Старик наклонился к Александру Семеновичу и что-то шепнул ему.

— Что-о?

Угроза снова обрела свои права. Но и унижение не сдало позиций, не отказалось от иронии.

— Ведь старыми… По твоим-то размахам. Что это для тебя?.. А мне… меня осчастливишь.

— Ты… Ты что, думаешь, поехал на мне!

Яростная угроза вновь достигла предела. И, как это-ни было странно Нине, Горный снова сдался. Опустил руку в карман и, вынув несколько бумажек, сунул старику.

— Имей в виду, последний раз.

— Да уж последний, — почти с откровенной иронией подтвердил старик, проворно спускаясь с лестницы.

— Что сделаешь — вместе служили, — криво улыбнулся Горный. — Сколько раз гнал его… Он опять… И ведет себя, словно я ему должен…

Александр Семенович отворил дверь. Но Нина шагнула к лестнице.

— Знаешь, я уже согрелась и — мне пора домой.

— Да что ты, Нина! — Александр Семенович тянул ее за рукав. — Из-за какого-то пьяницы…

— Да нет, он тут ни при чем. Мне просто расхотелось. Сама не знаю почему.

Нина действительно сама не знала, почему ей расхотелось идти к Александру Семеновичу.