Лев Лондон - Строители

— Машенька, дай дежурного слесаря… а вы идите все к бетону, я тут сам. — И, словно угадывая мои мысли, закрыл трубку ладонью и добавил: — Не беспокойтесь, Виктор Константинович, я с высотой лажу. Идите, идите.

Уходить не хотелось. Было очень неловко: человек, над чьей медлительностью я иронизировал, в трудную минуту оказался энергичным и смелым.

Эх, сколько еще после института нужно учиться! И почему в вузах нет такого предмета — «Наука о жизни». Улыбаетесь? Нет, право, как хорошо было бы, если б опытные и интересные люди производства рассказали студентам, о чем не пишут в учебниках: о сложностях жизни, об управлении людьми. А может, и впрямь, это можно постичь только на практике, ценою ошибок?

Бетон — сложный материал, он боится солнца, не любит мороза, но он спорит со Временем, перед которым все бессильны, — с годами он делается крепче. И вот, чтобы изучить бетон, созданы специальные научно-исследовательские институты. Сталь крепка, но капризна — веками ученые исследуют способы ее защиты. Есть институты, изучающие поведение машин, уличное движение, рак картофеля и сотни, тысячи других материалов, продуктов, явлений.

Но я не знаю ни одного научного учреждения, которое занималось бы отношениями людей на производстве, проблемами управления людьми, если хотите, их психологией, — словом, тем, что неизмеримо сложнее всех материалов и машин вместе взятых.

И вот приходит молодой инженер на стройку, ему дают под команду рабочих. Он обучен тысячам вещей, кроме главного — он понятия не имеет, как управлять этими людьми.

…Подошел старший прораб Морозов. Он предупредительно быстро выполнил мое указание, привел монтажников в помощь главному механику, но почему-то виновато отводил в сторону глаза.

Бетон от новой установки непрерывно поступал по шлангу, заполняя опалубку стен. Вся бригада бетонщиков бросила тачки и с интересом следила за двумя рабочими, которые с трудом удерживали шланг-бетонопровод.

Гнат, который снова обрел земную уверенность, грубовато сказал:

— Что вы кадриль танцуете? Ну-ка, дайте мне.

Широко расставив ноги, он ухватил наконечник. Покоренный шланг притих.

— Ну что? — самодовольно спросил Гнат.

— Здорово, я же говорил, что ты молодец. — Галямов на всякий случай отошел.

— То-то.-.. Инженер! — закричал Гнат, хотя я стоял рядом. Он всегда, видя меня, кричал. — Инженер! Тачки, черт бы их побрал, сбрасываю вниз. Молодец, Кио! Этак мы за вторую смену весь этаж кончим. А?

Да, это было бы здорово. Завтра мы бы начали монтаж. Но ведь покуда бетон укладывали только небольшими порциями, в опытном порядке, в присутствии изобретателя. А без него на одной стройке, я знал, бетон расслоился…

Я вопросительно посмотрел на изобретателя.

— К сожалению, я в двадцать ноль-ноль улетаю на Кубань. Элеваторы там пробуют, — доброжелательно сказал он.

— Может быть, дождаться вас? Вы надолго?

— На две недели.

«Нет, две недели мы не можем ждать. Как же быть? Нужно рискнуть, все равно мы не освоим установку, пока сами не поработаем хотя бы смену», — уговаривал я себя.

— Сейчас нам уже ясно, как регулировать установку. Давайте бетонировать, Виктор Константинович, — сказал прораб Аничкин. И улыбнулся, показывая белую полоску зубов.

— Где Морозов? — спросил я. Но его нигде не было.

…Уходя домой, я заглянул в свой кабинет. На столе лежал рапорт Морозова. Он заявлял, что снимает с себя ответственность за качество бетона.

Выпал первый снег. Снег лег на тысячи железобетонных плит, колонн, балок, сложенных высокими штабелями, на выкрашенные красным суриком металлические конструкции, на кучи керамзита, на стеллажи со стальными трубами для водопровода, отопления и других инженерных устройств; он ласково укрыл натруженные строительные дороги — площадка преобразилась и для постороннего глаза стала даже красивой.

Ранним утром первыми на большой скорости, не останавливаясь у диспетчерской, на площадку влетают самосвалы с раствором — серой кашицей, налитой вровень с бортами; вслед за ними спешат машины с бетоном, длинные прицепы с пакетами красного кирпича, бортовые грузовики со строительной всякой всячиной; и, наконец, грозно завывая для устрашения всего живого, пуская струи ядовитого газа, появляются «МАЗы».

К восьми утра снег, легкий и нежный, уже превратился на дорогах в черные лужи. Придет время — люди научатся управлять погодой. Тогда, наверное, первый снег будет отпускаться только по заявкам — на поля, леса, стадионы. На стройки его не дадут.

Все гуще становится поток автомашин. Кажется, нет силы, способной обуздать это скопище транспорта. Но вот над дорогами, над башенными кранами, которые сегодня, цепляясь за каркас здания, переползают вверх, над людьми, над всей строительной площадкой, усиленный громкоговорителем, гремит грозный голос диспетчера Семы:

— Крап номер два! Агашкин!.. Безобразие, долго будут стоять машины?.. Кран номер три, давайте скорее!.. Ну!

Еще десять — двадцать минут, и разгруженные машины одна за другой пробками вылетают с площадки.

…В восемь тридцать я позвонил Морозову:

— Как дела?

— Вчера закончили бетонирование двадцатого этажа Начался монтаж каркаса, — коротко ответил он.

В девять ноль-ноль заместитель начальника главка Левшин открыл совещание. Собралось много народу — представители разных управлений, служб и заводов, но рангом ниже, чем в прошлый раз. Вместо начальников и директоров — заместители и главные инженеры.

Левшин вел совещание холодно, мрачно. От этого было неуютно и тоскливо. (Откуда на наши заседания пришел этот «гробовой» стиль, который считается верхом деловитости?)

Совещание катилось гладко, каждый поднимался, докладывал, как выполнено решение предыдущего совещания, получал свою порцию вежливых зуботычин. Так пришла моя очередь. Левшин отложил протокол и посмотрел на меня.

— Ну, а теперь доложите вы.

Мне хотелось многое рассказать.

— На стройке с помощью изобретателя Степана Петровича Мурышкина удалось пустить новую установку…

— Пожалуйста, покороче, — оборвал меня председатель. — Без лирики. Две недели прошло, выполнили вы указание, начали монтаж?

Если бы его взгляд можно определить по градусной шкале, то он смотрел на меня с температурой примерно минус 273 градуса — самой низкой, достигнутой на земле.

Наверное, не меньше минуты я молчал — никак не мог собраться с мыслями. Взгляды присутствующих с любопытством скрестились на мне.

В это время в комнату вошли старший прораб Морозов, Гнат и Галямов — оба в спецовках. Морозов склонился к Моргунову, что-то зашептал ему на ухо. Гнат бесцеремонно оглядел всех, не спеша выбрал себе стул и плотно уселся. Галямов остался стоять.