Лев Лондон - Строители

— Чепуха, — возразил Агафон Иванович, — это, наверное, фэзеушник. Поймать и уши оторвать!

— Капкан, — мрачно произнес участковый механик, придерживая рукой вздувшуюся щеку (когда болят зубы, человек жаждет смерти своих ближних).

Спор разгорелся. Анатолий требовал, чтобы привели служебную собаку.

— Что вы, Анатолий Александрович, что вы! — испуганно перебила прораба архитектор. Она встала, провела рукой по гладко причесанным волосам. — Еще искусает его. Знаете что, давайте напишем вору, объясним, что скоро комиссия, попросим… Ну что вы смеетесь?

Громче всех смеялся Агафон Иванович.

— Попросим… Он на поллитру, подлец, собирает, а, вы ему… «попросим».

Спор начал выходить за служебные рамки, и, чтобы прервать его, я попросил Анатолия сопровождать меня.

Мы осмотрели все помещения и добрались до последнего, пятого этажа. Работы шли к концу. Но ведь нужно еще убрать корпус.

— Хорошо, Анатолий Александрович, — проникновенно начал я, — но сейчас…

Он не дал мне договорить.

— Знаю, знаю о чем может говорить сейчас главный инженер… Хотите, я скажу за вас? Хотите?

Невольно улыбнувшись, я кивнул.

Он взъерошил рукой волосы, очевидно копируя меня, и сладким голосом сказал:

— Как хорошо, Анатолий Александрович, — почти все закончено. Но вы знаете, на госкомиссии нужно показать товар лицом. Давайте посоветуемся! — И снова уже своим обычным раздраженным голосом добавил: — Вы это слово «посоветуемся» обязательно добавите… Это у вас стиль такой. Вы уже все давно решили, но хотите меня этим «посоветуемся» ублажить.

Мы вышли на лестничную площадку. Анатолий ударил рукой по перилам:

— Ну, а если я не хочу советоваться? Если я просто хочу убрать?

— Конечно, Анатолий Александрович, конечно — убрать. Только как, какими силами? Ведь чтобы…

— Корольков! — перегнувшись через перила, вдруг закричал Анатолий. — Сергей!

— Корольков… Сергей… Корольков! — подхватили на всех этажах. — Корольков, бегом к прорабу…

Анатолий усмехнулся:

— Сколько рабочих, по-вашему, нужно поставить на уборку? — резко спросил он.

— Я… думаю, по примеру прошлых больниц. На каждый этаж десять человек. Всего пятьдесят, наверное, дня на два.

— Сергей! — снова позвал прораб Анатолий.

— Корольков! — гремели этажи.

— Чего вы раскричались, Анатолий Александрович? Я тут.

Мы обернулись. В своем обычном синем комбинезоне, перетянутом солдатским ремнем, улыбаясь, стоял Корольков.

— Здравствуйте, Виктор Константинович! — Он протянул мне руку.

Вот Корольков и преподал мне сегодня первый урок.

Он брался убрать корпус. Ему нужно только десять рабочих. Усмехаясь, мой бригадир напомнил мне, что сейчас век химии.

— Как у нас чистят фаянс, плитку? — сказал он. — Нагонят людей, вот вам скребки, лопаты… Шуруйте. А ведь если с головой дело делать — есть растворители. Короче, берусь своими десятью.

— Ну, что? — спросил Анатолий.

Я молчал.

Я знаю, что есть тысячи более эффективных и красивых предложений, знаю, что многие, прочтя эти строки, усмехнутся: «Тоже нашел о чем писать, об уборке», но только в этот момент мне показалось, что предложение Королькова — моя личная большая удача. Теплое чувство признательности поднималось во мне.

— Спасибо, — я протянул ему руку, — я этого не забуду, Сергей Алексеевич.

— Ну, чего там! Чего благодарить! Подбросите на литровку, и будем в расчете. — Но он кривил душой. Он ждал этой благодарности, и она была ему приятна.

Мы спустились в вестибюль. На стенке уже висел плакатик, написанный чертежным шрифтом на ватмане:

«Т. Вор! Через несколько дней госкомиссия. Просьба не брать крышки от сигнализации, иначе не сдадим корпус.

— Смешно все это, — строго сказал я Анатолию. — Проверьте охрану, через два дня госкомиссия.

— Хорошо.

Председатель госкомиссии Федотов, расплывшийся пожилой человек, кряхтя, усаживался в мягкое кресло. Я знал, что это кресло притащил с другого конца Москвы практикант Владик.

— Мой первый корпус должен быть сдан на «отлично», — заявил Владик вчера.

— А при чем здесь кресло? — поинтересовался я.

— Виктор Константинович, сейчас психологию учитывают даже в футболе. — Владик сказал это покровительственно, но вместе с тем очень мягко. Практика кончалась, Владику предстояло получить отзыв, — и он распространял свои психологические опыты на меня тоже.

Федотов слегка приподнялся и снова опустился в кресло. Оно жалобно застонало. Федотов вздохнул, удобно положил большие руки на подлокотники, улыбнулся:

— Вот, шельмы, знают, что я люблю… Ну-с, корпусик посмотрели; документики, папочку?

— Документики, папочку, — с готовностью повторил практикант Владик. Он схватил папку и, грациозно изогнувшись, передал ее председателю.

— Большой шельмец растет, — приняв документы, вздохнул председатель.

Он перелистал папку, в которой по меньшей мере тридцать организаций клятвенно заверяли, что корпус построен на века, что он оборудован всеми мыслимыми инженерными устройствами и, наконец, что больной, попав в корпус…

— Ну, а анализ воды? — спросил председатель.

Ему никто не ответил.

— Анализ воды… анализ воды, — засуетился Владик, хватая какие-то бумажки. — Ах, да, нам только что звонили из лаборатории, что анализ воды отличный.

— Анатолий Александрович!

— Анализ воды мы не успели сдать, Федор Семенович, — ответил Анатолий.

Председатель посмотрел на Владика и покачал головой.

…Когда-нибудь я напишу новеллу о государственной комиссии, о доброжелательном здоровячке — капитане пожарной охраны, который, бодро улыбаясь, всегда заключает, что корпус к приемке… не готов, о худощавой (почему-то всегда худощавой) санитарной врачихе, навсегда обиженной чем-то и жаждущей излить свою обиду непременно на госкомиссии, о колеблющемся заказчике, который полюбил строителей и готов принять корпус немедленно, вот только опасается, как бы строители его все-таки не обжулили. Но все это будет потом. В этот раз государственная комиссия приняла корпус на «отлично».

Председатель комиссии благодарил строителей. Он нехотя встал с удобного кресла и протянул руку к плащу. Но практикант Владик оказался проворнее, — схватив плащ, он помог председателю.

Федотов, кряхтя, просунул руки в рукава, взял шляпу и начал прощаться. Последним он протянул руку Владику. Тот стоял перед ним навытяжку.

— Будут от тебя стройконтролеры плакать. — Федотов вздохнул, взял свой толстый, очень потрепанный портфель, всегда внушавший нам тревогу. У дверей остановился, медленно повернулся и тихо произнес:

— Это мой последний корпус… принимаю. Спасибо уважили… Спасибо. — Он нерешительно потоптался: — Если в чем-то был виноват не взыщите. Ну, всего вам, голубчики.