Фёдор Пудалов - Лоцман кембрийского моря

Отец Жени, Алексей Никифорович, отличался такой же своеобразной внешностью. Лицо его закоричневело от времени и многолетних загаров. Из глубоких ниш под сильными бровями темно-карие глаза смотрели наблюдательно и ненавязчиво, полуприкрытые выпуклыми верхними веками. Старческие морщины изрезали высокий лоб, широко открытый под черным и тонким чепцом гладко расчесанных на две стороны, плотно лежавших волос. Под очень широкими скулами щеки втянулись ложбинками, верхняя безусая тонкая губа сохранила юношеский изгиб — классическую форму длинного боевого лука. А вместо бороды — рыжеватый кустик.

Два мальчика, выбранные Женей, — два Пётры, — верхом повели лошадей, запряженных бечевой в три лодки. На стоянках старший Пётра по совместительству занимался кухней, другой заботился о лошадях.

Восьмым активным участником экспедиции была Тайга — собака Петрова.

Лошади медленно тянули против крутого течения и часто сходили с береговых осыпей в воду там, где их сталкивала скала или вытесняли частые деревья, подступившие к обрыву. Но и по дну реки дорога была плохая. Некованые копыта осторожно нащупывали скользкие и острые обломки, загромоздившие ложе потока. Копытам и ногам лошадей грозила постоянная опасность.

После Алексеевки разведчики вышли из лодок.

Река во многих местах отходила и обнажала обсохшие галечники, нагромождения обломков. Лидия показала Савватею и Жене, какие камни следует подбирать. Женя с отцом должны были ходить по притокам Полной и заходить в ключи, ни одного не пропуская. Отцу Жени это позволяло заниматься охотой.

Савватей Иванович пошел за геологами коренной рекой, Лидия шла берегом, а Василий — прямо водой и Савватей за ним.

Под водой Василий подобрал темно-серые куски доломитов. Камни были темные от воды, но в порах известняка Василий различил оттенок битума. Он в нетерпении, выходя из реки, обтер находку рукавом и побил камень, пока не появился сухой порошок и не запахло порохом и керосином. Он подбежал к Лидии:

— Чтобы взять это в прошлом году, я должен был пройти выше на двадцать шагов!

Она сочувственно улыбнулась и думала о Сене: что с ним сейчас?.. Летчики посадили его в тюрьму.

Глубина в реке иногда уменьшалась до тридцати сантиметров. Большие камни вылезали грядой, поток бился и прорывался прыжками. Тогда Савва кричал аврал всем, кто оказывался поблизости. Василий становился с шестом в первой лодке и показывал дорогу. Вторую лодку проводил Савватей, третью — Женя.

Таких перекатов было на каждом километре по одному, по два и по три.

Женя поспорил с Василием Игнатьевичем, требуя себе вторую лодку, и подчинился с недовольством приказу начальника. Но уже на следующем перекате Женя опередил неторопливого Савватея Ивановича и проскочил с помощью смышленого Пети в упор за флагманской лодкой Зырянова. Савва не обратил на это ни малейшего внимания и, по-видимому, даже не догадывался о соперничестве Жени…

Вечером Савватей с нахмуренными бровями наблюдал новую для него технику искательства нефти. Он и Женя толкли осколки от лучших образцов. Василий и Лидия взбалтывали щепоть порошка в бутылочках с бензолом. Жидкость окрашивалась в коричневые тона, светлые и кофейно-темные. Василий Игнатьевич осматривал камни, давшие густую окраску.

— Смотрите, товарищи, они все хорошо окатаны. Значит, река притащила их издалека и успела пошлифовать.

Женя быстро смекнул, что лучшие образцы были в находках Василия Игнатьевича не только потому, что он лучше всех умел выбирать. Женя понимал, что все притоки и ключи сносят свою добычу в коренную реку. Азарт веков искания и добычи всегда был в его сердце… Женя был сыном лучшего охотника на Полной и потомком десятков поколений племени охотников, и все они бесстрашно боролись с медведем в тайге, ранее того выслеживали тигра в Средней Азии, а еще ранее в Малой Азии убивали льва, по предположению ученых.

Женя отвел Савватея в сторону и долго расхваливал мелкие притоки. Савватей молчал. Женя в нетерпении спросил:

— Ну, так как же, согласен?

— Правильно, — сказал Савватей. — Когда правильно говорят, я всегда согласен.

— Пожалуйста, — сказал Женя гостеприимно, — бери все ключи и притоки.

— Я всею бы душой, да не управлюсь я с притоками и с рекой… Ты не обижайся, Женя.

— Да ведь я тебе хочу услужить! Тебе притоки, а мне река! «Какой простак! — подумал Женя. — Ничего не стоит обмануть его, но очень трудно объяснить ему…»

— За что же ты мне?

— Ты мой гость на Полной! По нашему обычаю, я должен отдавать тебе лучшее место.

— Спасибо! Отслуга за мной, — сказал Савватей. Вероломства не было в его душе.

— Ничего не надо, — великодушно сказал Женя.

Преданность и приверженность Саввы к Лидии Максимовне тоже не нравилась ему.

Он почувствовал недоверие к легкому согласию Савватея и решил опередить его: утром после завтрака сразу пойти в реку — раньше всех. Но утром у кухонного костра, когда экспедиция собралась позавтракать, Савватей уже вытряхивал камни из своего мешка.

— Где ты взял? — спросил Женя.

— На первом ключе по сей стороне, — сказал Савватей Иванович.

— Когда ты успел?

— А ночью!

Василий побросал камни:

— Ночью нельзя искать.

— А ты и днем не ищешь, берешь втемную под водой. Счастье, — сказал Савва.

Женя совсем не входил в ледяную воду. Он шел быстро по сухой и светлой гальке и выхватывал зорким глазом по всей береговой россыпи малейшее темноватое пятнышко. Он усердно бил камни и обнюхивал.

Он встречал отца на выходах из ущелий и внимательно наблюдал за его действиями. Отец тоже нюхал. Отец поднимал лицо и нюхал, а камни держал при этом в опущенных руках. Он нюхал воздух.

Женя не спрашивал. Отец сам не говорит — считает, что Женя должен догадаться. Женя старался, но не догадывался — и нюхал воздух. Если он должен догадаться, он догадается. Иногда воздух чуть отдавал свежим дымком. Пожар прогонит белку, лишит ее корма и лишит охотников добычи. Отец беспокоится?

Василий заторопился вперед. Весь день он брел в ледяной воде, закатав штаны, а голову пекло июньское солнце. Икры сводило, в ногах сделались судороги. Мальчишки-эвенки смеялись над ним.

Он с трудом выходил из реки, чтобы отогреть ноги. Но скоро вода в кожаной обуви согревалась, потом сапоги высыхали, и галька жгла сквозь кожаные подошвы.

А эвенки всё примечали. Невозможно было скрыться от их наблюдательности, и Лидия не спрятала слезы, хотя она отворачивалась и низко опускала лицо под широкополой абхазской шляпой.