Фёдор Пудалов - Лоцман кембрийского моря

Но как же он мог учиться?.. Лидии нелегко было понять это, и не только это в рассказываньях Зырянова, в той отдаленной жизни в маленьком загрязненном городишке почти сразу же после гражданской войны.

— Нам надо было почистить наш город. Я выступал на заседаниях горсовета и говорил: «Нам надо поднимать миллионы людей к новой культуре!..»

Лидия думала: значит, и после «семилетки в одну зиму» он еще не имел арифметического представления о миллионе?.. Или другое: после северных лесов, где соседи поселяются не ближе ста километров, население Усть-Сысольска показалось ему неисчислимым, как миллион?..

На самом деле в голове у Зырянова было не то и не другое, а третье — самое простое и загадочное: двадцатилетний лесоруб в горсовете Усть-Сысольска уже чувствовал вместе со всеми свою жизнь как долю соучастия в работе советской власти для всей страны. Да, это ему — «нам в Усть-Сысольске» — надо было поднимать миллионы всероссийского народа.

Надо было поднимать их к новой культуре и, опережая миллионы, самому подниматься — для того, чтобы поднимать. А какая она, новая культура?.. Вася не видел и старой. Как бы не обознаться?.. Но он совершенно убежден был в том, что ясно представляет себе новую: она была прекрасной!.. Надо ли яснее, чтобы самим создавать ее?

Надо было и зарабатывать на жизнь. Вася получил работу в Облплане…

Пролетарское студенчество не замыкалось в своих вузах. Наоборот, оно само было шумом революционной жизни. Революция ворвалась в стены науки и обратила храмы ее в строительные площадки самой жизни.

Студенчество вместе с председателем областного бюро пролетстуда Василием Зыряновым выезжало на сплавные пункты и лесозаготовительные пункты, бросая на это время учебу. Студенчество шефствовало над заводами.

Затем Василия послали председателем комиссии по чистке комсомола в Сельскохозяйственном техникуме и в Лесном техникуме — за двести пятьдесят километров. Он выезжал и в Москву — на съезды. В 1929 году в Москве он сделал тринадцать докладов в разных местах…

На протяжении пяти лет врачи, наблюдавшие в Усть-Сысольске за здоровьем студенчества, не могли поймать студента Зырянова для осмотра ни в одном из учебных заведений, которые он, однако, посещал и где упорно продолжал учиться.

Василию казалось, что все эти годы он спал не более двух часов в сутки; а может быть, и в самом деле вроде того?

Было немало споров и очень много разговоров о необходимости совместить учебу с производством и с общественной работой, с революционной, неотложной исторической деятельностью партии и государства…

— …Окончил совпартшколу и прошел два курса техникума, третий пройти не удалось. Комсомольская организация перебросила меня на юридические и землеустроительные курсы.

Проучился я здесь всего два месяца и должен был ехать на неотлагательную работу по коллективизации и землеустройству. Но я взял с собой программу первого года курсов и закупил все книги, много книг…

Началась бесконечная вереница собраний и разговоров с беднотой, с партизанами. Потом на общих собраниях. До середины мая провел подготовительные работы в двенадцати селениях и выехал в область сдавать за первый курс.

С экзаменов сейчас же поехал обратно в район, но не пробыл на этот раз и недели, как меня вызвал обком комсомола и предложил выехать с одной экспедицией в качестве политработника, для политической работы среди населения.

Экспедиция ехала на изыскания нового пути. Там один знакомый научил меня хорошей нивелировке. Экспедиции пришлось прорубаться в лесах и прокладывать трассу канала через огромные болота.

Нивелировка шла у них плохо. Комары донимали. Между тем достаточно шевельнуть рукой — и сразу сбивается рейка. А место жидкое, и без того все шевелится. Закладывали огромные жерди, по восемь, по десять метров, и на них ставили инструмент.

А я мог задерживать дыхание в момент инструментального наблюдения, и я совершенно не думал сопротивляться комарам. Инженеры и техники покрывали нивелировкой едва один километр хода в день, а я четыре-пять километров! И без рубки леса, без всяких жердей.

Вечером, после ужина, я беседовал с рабочими на политические темы, для чего и был послан обкомом…

Еще позднее, когда рабочие укладывались спать, Василий расспрашивал инженеров и геологов об их специальности и науках. Ему казалось, что он получал исключительно широкие сведения из области самых разнообразных наук. Ему захотелось стать горным инженером.

Еще позднее, когда инженеры уставали от его жадных расспросов и принимались храпеть, Василий вытаскивал учебники из мешка, служившего ему подушкой, и готовился по одиннадцати предметам второго курса.

— …Но больше я успевал заниматься в дождливые дни. Там было порядочно дождливых дней.

Я очень хорошо рублю лес, прекрасно переплавляю плоты, очень хорошо владею лодками. Таким образом, я тут отличился здорово. Народ меня очень полюбил, и, когда кто-нибудь не успевал, я помогал. И когда мы проходили густую чащу леса, я сам возглавлял эту рубку.

Бывало, отточишь остро, как следует, и рубишь!.. Так и получилось, что я всю жизнь рубил лес и попутно занимался культурно-просветительной работой, а учился я ночью и еще в дождливые дни.

После курсов направили меня на проведение классового землеустройства. Тут уже никакой учебы не было.

Разговаривал с каждым крестьянином во всем районе!

Однажды меня ударили поленом по спине. Положили на две недели. Другие уполномоченные тоже бывали избиты и лежали в больнице. Но мы верили в успех нашего дела, потому что мы работали крепко на советскую власть. Я обеспечил лучшее среди всех районов области строительство колхозов!..

Тогда я потребовал дать мне возможность учиться.

Мне дали командировку на курсы подготовки в вуз. Проучился февраль, полный март и апрель, в апреле сдал за девятимесячный курс и подал заявление с просьбой направить меня в Московскую Горную академию. Но краевой отдел народного образования отказал и предложил мне поступить в Молочный институт в Вологде. В Молочный институт!.. — У него сияло лицо и голос зазвучал сдавленно от внутреннего смеха. — Человек просится в Горную! Я стал подавать одно заявление за другим до тех пор, пока облисполком не вынес специальное решение командировать меня в Горную академию.

— В Молочном институте вам уже не мешали учиться?

— Мне и раньше не мешали учиться. Сама жизнь мешала, Лидия Максимовна. Например, в тысяча девятьсот тридцать втором году, когда я закончил практику на Байкале и должен был возвращаться к началу занятий, семнадцатого — восемнадцатого августа выпал снег около метра толщиной. Как раз в это время происходила уборка сена, было настоящее лето. Произошло знаменитое затопление и наводнение в Монголии и на Байкале. Все поезда стояли по обе стороны Байкала, до Владивостока и до Москвы. Уровень Байкала здорово поднялся и разрушил все откосы юго-восточного берега. Бревна длиною в десять — двенадцать метров просто как бомбы били по откосу и отскакивали. На Байкале плавало столько бревен, что прямо ужас.