Фёдор Пудалов - Лоцман кембрийского моря

Через семь дней Василий был в Черендее. Еще через восемь он вошел в почтово-телеграфное отделение в Томмоте и получил телеграмму до востребования. Телеграмма состояла из двух подписей — бурового мастера и Лукова — и одной цифры перед ними: 365.

В Иркутске Василий соскочил с подножки вагона, увидев на углу вокзального здания маленькую вывеску: «Телеграф», и получил вторую телеграмму: «370 Мухамедов Луков». Все.

Последние копейки ли иссякли на урочище Повешенного Зайца, что они не прибавили еще два слова: «Прекратили бурить», или кредит веры у Ильи закрылся, или просто из пренебрежения к Зырянову, — неважно.

Неделю спустя Василий в задумчивости стоял перед горестным памятником в головах Гоголевского бульвара и вслух беседовал с Гоголем, бронзовой тяжестью засевшим в кресле:

— Так-то, Николай Васильевич… Деньги народные истратил, нефти не дал. Рабочих обманул… «Идешь под суд, Василий Игнатьевич?» — «Иду».

Зырянов пошел дальше улицей Фрунзе и через центр — к площади Ногина.

Он допускал, что его не примут, а может быть, секретарь не захочет и доложить о нем. Но девушка приветливо улыбнулась.

— Здравствуйте, товарищ Зырянов! Иван Андреевич сейчас на коллегии у наркома, но я думаю, что вы можете войти… И кстати, я передам «молнию» наркому, — сказала она, улыбаясь.

«За что такая любезность?» — подумал Василий недоверчиво и спросил:

— Какие вопросы там?

— Это по поводу открытия гелия. Ведь это же ваша экспедиция открыла!

Гелий? Василий не стал отрекаться. Придется воспользоваться недоразумением. Но, однако, чей же это гелий? Надо узнать. Это замечательно, что открыли гелий! США обладают единственным в мире выходом этого легчайшего газа и не дают никому.

— Кто докладчик?

— Сама товарищ Цветаева.

«Сама?! Так вот какое оно, недоразумение. Цветаева взяла на буксир Василия. Так вот какой у Лидии негорючий газ. Но это же замечательная находка! Добыча гелия на Эргежее, может быть, побудит возобновить и поиски нефти?..

Девушка-секретарь понесла «молнию» наркому, Василий вошел и тихо пристроился у стены. В кабинете было людно, и никто не обернулся. Иван Андреевич говорил о значении открытия Цветаевой и о развитии работ на гелий. Затем нарком предложил Цветаевой заключительное слово. Она поднялась и увидела Василия.

Он посмотрел на Лидию нахмурившись, но она не могла различить выражение его глаз. Она увидела у дальней стены измученное лицо и сжатый рот… «Он страдает оттого, что не верил, не пожелал меня выслушать, перебил на слове «газ», — подумала она.

— Просим, Лидия Максимовна, — сказал нарком, ободряя ее.

Она заговорила:

— Гелий выходит на Эргежее в виде ювенильного газа… И вот мне хочется в заключительном слове говорить не о гелии, а о породах, где мы его нашли. Это кембрийские породы. Я твердо уверена, что гелий — не последняя находка в районах кембрия. Но, во всяком случае, гелием страна обязана разведке на кембрии — тому человеку, ученику Ивана Андреевича, который указал мне, в частности, прямо на эргежейский источник. В течение пяти лет человек этот добивался разведки на кембрий, преодолевая неверие и противодействие… Как одержимый!..

Быстроглазый, розовощекий нарком проследил за ее стрельнувшим взглядом. Он полуугадал Зырянова в одержимом, стоявшем у двери. Одержимые не часто появляются в кабинете у наркомтяжпрома. Нарком опустил глаза на «молнию», подложенную секретарем.

Лидия Максимовна, взволнованная, замолчала.

— Это она обо мне, — шутливо сказал Иван Андреевич, — я противодействовал Зырянову. Верно. Огорчался, но противодействовал… Между прочим, Лидия Максимовна тоже моя ученица, предыдущего выпуска, до Зырянова. Оба мои ученики! — сказал он с нечаянной гордостью и по-стариковски хвастливо взглянул на коллегию.

Нарком улыбнулся и сказал, не глядя ни на кого:

— А ученикам, должно быть, приятно слышать такое признание от учителя? Завидую всем троим!

Лидия зааплодировала, глядя поверх голов коллегии. Члены коллегии стали оглядываться. Иван Андреевич вопросительно взглянул. Нарком поднял руки и тоже стал аплодировать. За ним все стали аплодировать. Некоторые заметили Зырянова, другие относили это к Цветаевой. Иван Андреевич хлопал и поглядывал на своего наркома и на Цветаеву. Она смотрела в глубь комнаты.

— Так он здесь, оказывается, — сказал Иван Андреевич тоном учителя, не предвещающим ничего хорошего ученику. — Ну-ка, иди сюда!

Василий оторвался от стены и послушно подошел.

— Ты посмел явиться? Покажи-ка нефть.

— Там люди живут как робинзоны на острове, Иван Андреевич, — сказал Василий, глядя в глаза учителю, — и питаются от лесной охоты, чтобы при пятидесятиградусных морозах отогреть скважину и найти оборонную нефть для государства, не получая за это ни копейки, ни приветствия.

Он протянул Ивану Андреевичу флакон с ярлыком духов «Красный мак», но с черной жидкостью внутри.

— Вы слишком строги со своим дорогим учителем, я нахожу, — сказал нарком.

— Он прав на этот раз, Григорий Константинович. — Старик понюхал из флакона и передал наркому. — Я это заслужил у него. Но все равно — у меня на очереди Второе Баку, а не Третье. Я не могу дать деньги на Повешенного Зайца. Хотя ты и привез мне сто кубиков кембрийской нефти, но за это я выслушал тебя в тринадцатый раз.

— Сто четырнадцать кубиков, — негромко, иронически поправил директор парфюмерного треста.

— Иван Андреевич, если вы не возражаете, я бы дал из своего фонда… немножко денег на Третье Баку, а? — Говоря это, нарком подсовывал академику «молнию».

Иван Андреевич внимательно прочитал. За столом с любопытством ждали.

— Что ж, если из вашего фонда — дело хорошее, — сказал Иван Андреевич и ухмыльнулся, — а у меня все-таки денег нет!

— Сколько вам перевести? — Нарком взглянул на Зырянова и нажал кнопку.

— Сто шестьдесят тысяч, — твердо сказал Василий.

Нарком взглянул, прищурившись.

— Разрешите сказать, товарищ нарком. Для меня эти сто четырнадцать кубиков — не только сибирская нефть. Эта живая капелька если бы даже не стала первой капелькой промышленной нефти на Полной, все же она является неопровержимым доказательством наличия живой нефти в древнейших слоях во Втором Баку и в других местах. Вы сами, Иван Андреевич, давно предсказываете эту нефть, но не можете преодолеть сопротивление косности, преграждающей путь к ней. Этот путь нам некогда торить, его надо таранить, и это делает наша советская наука.