Фёдор Пудалов - Лоцман кембрийского моря

И мне захотелось, чтобы Вы тоже услышали его. Я спросил его — позднее, конечно, — где он работает и живет постоянно. Сергей Иванович ответил довольно общо: «В Главзолоте». Профессор Осмин не знал о нем ничего больше.

Но что я наделал?! Я написал Вам письмо № 2! И не осталось времени написать письмо № 1! Как это могло случиться со мной? Коротко обрисую все же тему № 1: она более актуальна. Я хотел рассказать Вам совсем о другом типе. В экспедиции Осмина работает практикантом некий второкурсник из Москвы, по некоторым признакам — земляк Ломоносова и на этом основании или на другом — самонадеянный больше, чем мог быть сам Ломоносов.

Экспедиция профессора Осмина ищет, как Вам известно, то, чего нет: месторождение байкальской нефти… Заурядный случай в геологии нефти, когда всё на поверхности и нет ничего в недрах… Таково мое личное мнение, и так думают некоторые работники самой экспедиции. Называть их не стоит. Их частное мнение не мешает им добросовестно искать несуществующее месторождение по всем правилам науки. Я утверждаю: они добросовестно ищут.

Беретесь ли Вы осудить их за то, что они добросовестно ищут? Или за то, что не верят в успех своих поисков?

Если бы им предоставили искать там, где они верили бы в искомое, их добросовестность не увеличилась бы. Прибавилось бы только желание найти. Это я допускаю. Но вы понимаете, что невозможно устроить столько экспедиций, сколько имеется стремлений у геологов.

Вот об этом я и хотел Вам рассказать подробно и очень жалею, что приходится отложить до следующего письма эту тему, с которой, несомненно, и мы с Вами столкнемся в ближайшие годы. Практикант у Осмина ведет себя так, как если бы он был путеводной звездой экспедиции, да и собственная его карьера целиком зависела бы от удачи этой экспедиции, и вообще он — единственное заинтересованное лицо, и вся проблема байкальской нефти впервые ставится на ноги по его личной инициативе. По-моему, этот студент — знаменательная ласточка.

Мы тут говорили о нем. Я высказал мысль, что его горячность — вовсе не от науки, а от земли. Это — крестьянская жадность и крестьянское страшное трудолюбие (буквально — страшное, если представить себе, к чему оно приложено). По всей вероятности, он воображает, что наука была для него завоевана заодно с землей в гражданской войне и ему, как всем безземельным и безграмотным, отрезали по куску того и другого, а потом национализировали и обобществили то и другое и отдали под его руководство. Признайте, что неплохо я сострил!

Из экспедиции он устраивает страду. За неимением трактора он сам работает, как трактор, и пашет, и перепахивает берега Байкала заступом… Вот такие старательные вырастали в кулаков.

И он надеется, по своим трудам, собрать урожай байкальской нефти сам-сто к пролитому поту — и сразу разбогатеть.

Незадолго до наступления обеденного часа Сеня поднялся наверх с помощью таскальщика. Над соседним шурфом Ваня баловался веревкой. Безработное ведро откатилось в сторону. Сеня подошел.

— Кто там? — закричал Женя из ямы.

— Крепишь, шахтер? Трудно, говоришь?

— Креплю, хозяин! Понимаешь, стенки вываливаются. Но — полтора метра есть. И думаю, до обеда хватит. А у тебя?

Женя выскочил из шурфа.

— У меня тоже… три метра.

Сеня лениво подошел к шурфу номер четыре, Ваниному, посмотрел и ушел.

— Три метра — целый колодец выкопал! — сказал Женя с упреком.

Ваня бросил веревку.

— Три метра с утра, — отозвался Сеня на ходу. — Дошел до воды. Начинаю новый шурф — номер десять. Седьмой, восьмой, девятый номера оставляю вам. Отстаете, работнички!

— Заливаешь.

— Ладно.

Женя догнал его и заглянул с удивлением в похудевшее лицо приятеля:

— В самом деле?.. Зачем жмешь, Сеня?

— Скучно, — сказал Сеня, искусно зевая.

— Не пройти три с креплением, — сказал Ваня.

— Вы правы, уважаемый, первый раз в жизни.

«Он не может сделать столько за целый день, куда ему», — думал Женя.

Сеня остановился у колышка номер десять и выдернул его. Сергей начал копать.

— Что с ним, как ты думаешь? — по-якутски спросил Женя.

Ваня заглянул в шестой шурф, законченный Сеней.

— Ну? — нетерпеливо спросил Женя.

— Без, — ответил Ваня по-русски с удовлетворением.

— Кто бес? — спросил Андрей с интересом.

— Крепления, — кротко ответил Ваня.

— Сеня без крепления работает?.. Ну и завалится, — сказал Женя и сердито добавил, спускаясь в свою ямку: — Все равно Зырянов запретит.

— А Сеня плевал, — неожиданно разговорился Ваня.

Он оглянулся на Зырянова. Начальник в это время поднял голову и опять склонился над тетрадью.

Сеня видел, как оглянулся Зырянов и обратно уткнулся в записную книжку и в костер, вместо того чтобы заорать по-обычному.

Сеня оставил Сергея одного копать десятый шурф, пока можно выбрасывать с лопаты на поверхность, и сам начал четырнадцатый номер, оставляя опять три младших номера для Жени и Вани. Каждый старший номер предстояло копать глубже предыдущего.

Сеня мог бы сейчас взять себе очередные незанятые номера — седьмой и восьмой — и оттеснить отставших товарищей на дальние, более трудные. Это было бы справедливо: раз принято решение двинуть работу до горы, надо работать честно, всерьез и не валять дурака. Начали работать не для начальства — для себя.

Но все равно товарищи были бы разочарованы и слегка обижены и вдруг да и не стали бы тягаться и догонять Сеню, а вовсе заленились бы, что гораздо легче. Сенин авторитет у них тоже не из железа. Черемных правильно, в общем, говорит: «Молодой дружок — вешний ледок: враз подломится».

Сеня копал энергично и с частыми передышками. Отдыхая, он смотрел в сторону лагеря и громогласно разговаривал. Трудно было разглядеть на расстоянии километра, что делала маленькая фигурка в лагере у костра. Однако Сеня обращался именно к ней с речью:

— Вы заперлись в кабинете, Василий Игнатьевич, на строительную площадку ни ногой? Впрочем, я и забыл, что сегодня воскресенье… Приходится за вас обходить шурфы инициативному рабочему, болеющему за производство. Посмотрим, не будет ли больше толку, раз в жизни… — честолюбиво мечтал Сеня. — Вы же не знаете ваши кадры, товарищ Зырянов! Это же золотые самородки.

Начальник не слышал и не смотрел в его сторону.

Черемных ударил в железный лист — к обеду.

Бригадир молча роздал кашу. Бригада быстро поела и после недолгого отдыха в молчании отправилась по шурфам.

Василий наблюдал, не поднимая глаз. Обыкновенно никто не трогался с места, пока не вставал Сеня. Сегодня он валялся у костра, пока все не ушли. Тогда Сеня потянулся лениво, ленивее, чем всегда, и побрел к шурфам. Обошел чужие шурфы — четвертый и пятый, потом пошел к десятому номеру. Невероятно, чтобы он уже закончил свой шестой. И почему к десятому? Почему он пропустил три номера?