Фёдор Пудалов - Лоцман кембрийского моря

Николай Иванович присматривался к мазаным лицам, особенно к длинному веселому парню и дружку его — малоростку и молчуну. Длинный позвал малоростка:

— Дубочек, иди-ка!..

Николай Иванович отодвинулся от ограды, пока те не заметили его, прикрылся другими зрителями.

Опасение, убывшее в его мыслях за время жизни в Якутске и работы на заводе, сразу обновилось беспокойством от появления Сени и Вани. Они прибыли как хозяева тракторов, и видишь — сразу взяли их в свои руки. А тот, величаемый начальником, в лисьем тулупе, черною кожею крытом, с глянцем, только похаживал и присматривал утром и вечером, днем уходил со двора.

Боярин-воевода из советных, сиречь нарком, и другие с ним приходили посмотреть, подошли к Сене. Стали спрашивать его уважительно, вольщаясь в доверие.

Сеня ладил в моторе, не посмотрел на них, отвечал гневливо и свои запросы объявил. Николай Иванович недослышал или не уразумел Сенину речь, но видел и слышал — нарком затряс головой проискливо, затвердил прелестно:

— Все, все будет вам, и на родину отправим.

Сольстил-таки Сеню. Рассмеялся Агафангелов Тарутин, сказал:

— Тогда отвезем котлы и драги на ледяные горы.

У Николая Ивановича сердце стукнуло зловеще, когда услыхал про ледяные горы, котлы и драги. Подумал, что Сеня и Ваня поведут-таки тракторы на Великую наледь — старинную жизнь опрокинуть у русских жильцов; древних воров океанской запретной дороги, северных стужепроходцев злыми смертьми в адских котлах, в нефтяной гееннской смоле казнить.

Но как же тракторы взойдут на ледяную отвесную стену? Зырянов говорил: «Тракторы и самолеты доберутся до вас…» Не самолеты ли драгами зовут? Усекать слова любят, каждое слово торопят, коротят. «Драги», не то «драки»… Не драконы ли?

На тракторный двор наволокли большие бревна. Лошадью волочили каждую лесину по одной. Из них начали строить под навесом. Когда Николай Иванович увидел, что построили, он и рот раскрыл, глаза вытаращил и едва не впал в изумление, сиречь из ума не вышел чуть. Построили нарты! Из целых бревен!

Два бревна обтесали — два полоза! Покатые носы пришили железом и связи поперечные железом — бревна же. Этакие нарты не нагрузить и не волочить, а лошадей пяток запречь, не меньше, и порожние с места стронуть лишь. Такие сани — под адские котлы как раз.

Николай Иванович перестал ходить на завод, безотлучно наблюдал за действиями Сени и Вани.

Посем другой воин подошел к Николаю Ивановичу и отвел в каменную хоромину. Начальник с малиновым околышем на картузе выспрашивал его, откуда пришел.

И все допытывался:

— Кто послал тебя?

На такой случай отец наказывал не говорить про Благодатное озеро и горячую воду из горы, ни про Теплую реку, ни про Великую наледь.

Николай Иванович с умыслом отвечал начальнику, с хитрецой:

— Мол, из Русского жила пришел.

— Врешь, — сказал начальник, — ты пришел с Индигирки. Я все про тебя знаю.

— А знаешь, зачем спрашиваешь?

— А ты все-таки отвечай, — сказал начальник.

— Отец послал меня, — сказал Николай Иванович: не приучен врать, не словчился.

— А чего ради ходил к тракторам? Тебе отец велел подобраться-де зачем?

Николай Иванович подумал об отце и о тракторах.

— Смеешься? — удивился начальник.

— Да поверит ли отец о дракторах? — сказал Николай Иванович серьезно.

— Ты сам имеешь на уме какое злое умышление против тракторов? — спросил начальник и дивился тому, что Николай Иванович долго думал, прежде чем ответил:

— Против дракторов не имею на уме никакого злого умышления.

Начальник оставил его жить в каменном доме. Кормили его безденежно. На работу ходил — охрану давали, с ружьем. Уж берегли так, что и вовсе не стали отпускать — не потерялся бы. И расспрашивали тут же и началили, ну, не очень, не как в старину Тарутина Второва на Патриаршем дворе в Москве. Стал уже думать, не впору ли откупиться, и велел начальнику принести копье.

Начальник обрадовался. Велел тотчас принести копье. Николай Иванович снял железо с древка, железом смолу сковырял и вынул из дупла моточек денег.

— Возьми себе, — сказал, — ради бога и отпусти меня. Отпечалуй!

Начальник взял в свои руки древко и вытянул моток копеечек. Пускай берет все, подумал Николай Иванович, новых бы не просил: новые лучше старых.

— Что за вещи? — спросил начальник. — Где взял?

— Деньги и копейки — царя Ивана, хорошие. Взял у отца.

Не поверил. Спрятал в карман и повел Николая Ивановича в город. Привел в другой каменный дом. И, не хотя войти, Николай Иванович уперся в порог, успев прочитать на лбе домовом: «МУЗЕЙ» — крупно написано.

Начальник взял под локоток, силою потянул, но против Николая Ивановича где ему. И с оглядкою на людей, снующих из дверей музея на улицу, с улицы в двери музея, сказал умильно:

— Человек ты за людьми или ты всех человечней?

И Николай Иванович, соумилясь его печали, проворно шагнул через крутой порожек, жалкости не терпя, вошел в кумирню — за музаверами не музавер, а за людьми человек. Потому что человечнее всех людей на свете — один бог-человек.

Теперь посмотрим сами, какая есть Русь в музее. Грех за смотрение отец приказом своим взял на себя.

Там очень много русских известных вещей развешано было на стенах, разложено на столах под стеклом и расставлено: одежда, копье, лук, железо старое, тарели разные и крестики. Люди ходят, смотрят, а в руки не берут. Увидав кресты, Николай Иванович усомнился в правде батиных наговоров.

Глядя на вещички и картины дивные, мазанные пестроцветно, а на них все как живое, по борошнишку судил Николай Иванович и по картинам разбирался в том, как Русь гомозилась, пошевеливалась народным стремлением и старанием, ползла из году в год, от Ивана грозного царя времени лет четыреста, да и раньше того, и подвигалась от плохонького, тяжеленького к лучшему и легчайшему житию людей. Многого, что ныне есть на Руси, у предков не бывало. Поезда не было, вишь, даже телефона не имели, сердешные.

Все преславное гоможение русское показано было на пожитках и на картинках и растолковано в писаниях, еще хозяин гомузея помог. И ему помог Николай Иванович — поучил:

— Гомузей, по смыслу, пиши на лбе, не музей: то не слово, обломок слова.

Посем начальник вынул из карманов серебрецо. Спросил:

— Такое имеется в музее?

Хозяин гомузея в лице даже изменился, увидав. На Николая Ивановича закричал:

— Где взял?.. У отца есть еще?.. Мы все откупим.

Николай Иванович рассмеялся:

— Разве деньги покупают? На деньги покупают.

— На эти деньги ничего не купишь, — сказал хозяин, — они вышли из употребления четыреста лет назад… ну, триста. Им теперь место в музее, и мы их у тебя возьмем, а тебе дадим много новых денег, нынешних, гораздо больше, чем стоили твои старые при царе Иване.