Фёдор Пудалов - Лоцман кембрийского моря

В той стране есть иная самоядь. По обычаю человеци, но без глав. Рты у них межи плечми, а очи в грудех…»

— Это сказка для Вани, — сказал Женя.

— «Да есть у них лекари. У которого человека внутри не здраво — и они брюхо режут да нутро вынимают и очищают и паки заживляют. А не будете вы угодны тем человекам — и вас побьют из железных трубок железными стрелками, так же и многих побили…»

…Лев Меншик, наш пращур Плехан, еще ответ держал им. А были меж беглых москвитины, два брата, Пе́рвай и Вто́рай Тарутины. Вторай Тарутин, сильный и веселый человек, посмеялся на те слова пинежени, сказал: «И в самоедах не без людей». Первай Тарутин сказал: «Знаю твое сказание, слыхал и читывал, да веры мало ему. Попы и царские слуги, а еще прежде княжьи это выдумали, прадеды записали, да этих диковин не видели и в той стране Мангазее не бывали. А ты сам бывал ли и видел ли?»

Лев Меншик сказал им:

«Был я и в Мангазее, видел людей не наших, беднее нас, а во всем телесном такие, как мы сами, и едят гожее. Чертолюдов не видел. Дорога туда большим морем Студеным до Обского устья и к Енисейскому устью, через непроходимые злые места от великих льдов и всякие ну́жи. Немилостивое наше море кочи растирает межи льдов и запасы раскидает… И кого железные стрелки облетели, того бурею потопит или бескормицею поморит и стужею поморозит. А царская рука ныне держит до самой Мангазеи. И вы лучше повертайте назад, на ратную и прочую службу царю и боярину, и будете живы, и здравы, и сыти».

Тут ему Вторай Тарутин сказал:

«А ты подальше еще Мангазеи поведи. Смело веди, вож: куда-нибудь доведешь!»

«А подальше Енисейского устья на восток солнца ходоков с моря изначалу не бывало, от великих льдов проходу нет. Льды стоят вековые, толщиною в тридцать сажень».

Вторай Тарутин отвечал и на то Плехану:

«Не устрашай, ради бога. Не убоимся железных стрелок иноземских, и великих льдов морских непроходимых, и гла́да, и ну́жи, и сту́жи, и самые смерти мучительной. Но тягости рабские и теснота неволи не хотим от боярина, ниже́ от грозного царя Ивана. И ты, ежли уповаешь, веди нас морем Студеным и немилостивым, встреч солнца земли незнаемой и недоброй, куда изначалу ходоков не бывало, а мы будем туда! А куда наша нога придет — и та земля нашей будет!»

Последние слова Меншик произнес твердо и замолчал.

— Ваня безусловно всему поверил? — спросил Сеня, обращаясь к Жене. — Раз он верит в шамана…

— Что это они наговаривают на тебя? — спросил Василий. — Неужели ты веришь в шамана?.. Советский парень?.. Ты же любишь факты и во всем требуешь строгой точности!..

Ваня не ответил.

— Он вам не ответит, — сказал Женя, дразня, — он боится шамана.

— Шамана же нет здесь.

— Шаман достанет везде! — сказал Женя, смеясь.

— А зачем ему доставать Ваню?

— А вот именно затем, что Ваня слишком дотошный: подсмотрел шаманский секрет.

— А! — сказал Василий равнодушно. — Итак, сказка указывает на время Ивана Грозного. Очень интересно!

— Очень даже интересно, — сказал Николай Иванович. — И дед говорил, что было дело в грозное время царя Ивана. Дед вычитал на берестах.

— На берестах? — опять воскликнул Сеня. — На березах?

— Понимаешь ли, при Иване Грозном Ермак только начал завоевание Сибири, — сказал Василий.

— Кто такой? Не слыхал, — сказал Николай Иванович.

Костер догорел. Сергей и Андрей завернулись в бумажные одеяла.

— Ермак Тимофеевич шел с Урала и дошел до Иртыша, — сказал Черемных. — До Индигирки ему верст еще тысяч шесть идти с боем. Человеку в одну жизнь не вместить было.

— Наши пращуры пришли на Индигирку морем, — сказал Меншик, — без боя, миром.

— Северным морским путем? Фантастика! — сказал Сеня. — На лодках, что ли?

— На кочах, — сказал Меншик. — Кочи большие. На каждом коче изба стояла, печь топилась. На берестах все описано.

— Что это за бересты? Объясните, — попросил Сеня.

— Спать пора, — недовольно сказал Черемных и сердито продолжал: — Упредили Ермака Тимофеевича? Обскакали на шесть тысяч верст? И ледовым морем? Завоевали Индигирку? Этого история не позволяет.

— Бог позволил, — спокойно сказал пинеженин. — Люди плыли отчаянно, от удушья спасались. Говорят, болезнь такая была… Индигирку предки не воевали — миром вжились. Еще и другие пришли при царе Алексее Михайловиче. Потом при царе Петре, недавно…

— «Недавно»! — Сеня захохотал.

— Ночуй с нами, Николай Иванович, завтра еще расскажешь, — попросил Зырянов.

— Я порыбачу, — сказал пинеженин. — Рассказать можно, я много слыхал от деда.

— А сами вы не читали бересты? — спросил Сеня. Меншик, не ответив, пошел к лодке. Звездная тьма впитала его.

Зырянов заполз под палатку. Все уже спали, завернувшись в бумажные одеяла. Только Сеня тянул веки кверху, не давался сну; ему мешал бодрствующий начальник. Василий Игнатьевич сегодня еще не читал и не писал — в пути весь день тайгой и горами не было возможности. Но такого случая не бывало, чтобы Зырянов день пропустил и не занимался перед сном… Ну конечно: серая палатка осветилась. Начальник зажег «летучую мышь».

Сеня приподнялся и увидел, как Зырянов раскрыл рюкзак и вынул сверху смену белья. Под ней лежали книги. Зырянов выбрал одну.

Он должен был непременно читать каждый день, хоть ночью; учиться и писать дневник во что бы то ни стало, сверх всего дневного труда. Он раздражал этим Сеню. Он препятствовал Сене спокойно верить в судьбу. Ночью особенно видно было, что не судьба помеха Сене, а сон. Видно было, что Сеня поддается сну, а Зырянов противится и работает. «Он берет судьбу с трудом», — подумал Сеня злорадно, и радость его тут же погасла, ничего не осветив, не оставив даже искры путеводной — только щемящую тревогу и оскорбительную мысль: «А меня судьба берет без труда».

Но что начальник делает со своей шеей?.. Над его головой висела большая, просторная петля из тонкого шпагата — эту негодную петлю Зырянов надел на шею! «Такая нитка не выдержит даже веса головы — сразу порвется», — подумал Сеня, но пополз, готовясь прыгнуть. Страшные, хотя нелепые приготовления Василия Игнатьевича не были закончены. Зырянов раскрыл толстую книгу и, удобно вытянувшись, опершись на локти, начал читать. Нитка свободно вилась над его головой. Хотел почитать еще разочек перед смертью или просто сошел с ума? Да и можно ли с такими удобствами повеситься — если бы петля была даже настоящая?..

Сеня боялся моргнуть, чтобы не пропустить роковой момент. И не пропустил: нитка натянулась — голова Зырянова сникла. Сеня ринулся, но несчастный сам воспрянул — петля почему-то не затянулась и нитка не успела лопнуть. Зырянов поднял голову, прислушался к шуму, произведенному Сеней, и продолжал читать.