Фёдор Пудалов - Лоцман кембрийского моря

Сеня окаменел от удивления и некоторого страха, естественного у каждого здорового человека при виде явной ненормальности. Он почувствовал жалость к этому человеку. Вот так судьба! После этого завидуй…

Через некоторое время Зырянов опять уронил голову и вскинул: нитка резала шею… Так вот отчего у него красная полоска на шее иногда утром. Значит, не первый раз он пытается!.. Что за таинственное дело?

Прохладная байкальская ночь стала жаркой для Сени. Не шепнуть ли, что его видят, номер не пройдет?.. Но в третий раз сраженный сном Зырянов опустил голову и… промедлил… Сеня завалил палатку, чтобы сразу ослабить давление петли, а больше ничего не успел сделать. Самоубийца уже сидел на своем спасителе и шепотом спрашивал:

— Что ты надумал?

Зырянов вдоволь насмеялся и сказал, что остроумные действия Сени повлияли на него еще более освежающе, нежели нитка, механически не дающая уснуть. Он оттолкнул Сеню, быстро поднял палатку и вернулся в первоначальное уютное положение — над «Лоцией Байкала». Петля закреплена была мертвым узелком и не затягивалась — она не была «удавкой».

Лоция лежала раскрытая на схематическом разрезе озера против мыса, где они находились. Высокая стена мыса оказывалась на разрезе ничтожным надводным ноготком полуторакилометровой подводной стены, почти отвесной.

Обозленный Сеня громко сказал:

— Не знаю, как спалось Рахметову на гвоздях, но, на мой вкус, он действовал шикарнее. А давиться на суровой нитке… смешно и противно видеть.

— Что же, по-твоему, гвоздь подставить под голову? — спросил Зырянов заинтересованно.

— Зачем же под голову? Можно под локти, например, тоже очень хорошо будет помогать.

Сеня ждал ответа, будет ли принято его рационализаторское предложение. Зырянов молчал — он пренебрег или обдумывал?.. Заговорил:

— Ты не понимаешь. Рахметов ложился на гвозди, чтобы спать. А я сделал приспособление, чтобы не спать. Рахметов мобилизовал свой ум и нервы целиком на то, чтобы вытерпеть боль — больше ему ничего не надо было в тот момент…

— Хорош момент — целые ночи!

— Это неважно, — сказал Зырянов. — Я не могу тратить силы и время на ненужную боль. Ни одной капли сил, ни минуты времени.

Сеня уполз на свое ложе. Так вот как Зырянов держал судьбу за горло — за свое собственное горло!.. Есть ли на всем Байкале в эту минуту еще один человек, подобный… такой, который…

«Но все-таки судьба не зависит от самого человека!» — воскликнул Сеня мысленно, не находя иначе оправдания себе.

Какая-то обида терзала и не давала сна. Борьба не была закончена…

— Посмотрим! Я тоже могу не поспать и даже не стану для этого давиться. Посмотрим, кто сильнее — кто из нас двоих способнее командовать людьми. Ребята все за мной вмиг… Черемных? Душа без обману: поверил сказкам Николая Ивановича — поверит и мне безусловно… Я твою судьбу испытаю… — шептал он. — Скажу, что Зырянов велел перенести…

Петля из тонкого, лопающегося шпагата легко вилась над головой, но казалась несокрушимой опорой из крепчайшего в мире вещества — человеческой воли.

Сна как не было, и не было над Байкалом никакого света, кроме звездного да от «летучей мыши» под линялым брезентом маленькой палатки.

А потом и этот свет полинял, и стал виден спящий на спине начальник. Прижатая его рукой, возле изголовья лежала на хворосте раскрытая книга и стоял выгоревший фонарь «летучая мышь». Спящего озарило солнце. Он улыбнулся теплому лучу, еще не проснувшись.

Потом он осознал рокотание пробудившегося моря, открыл глаза, приветливо взглянул в засиявшее над ним пространство — с таким отчаянным изумлением взглянул, что оно вытеснило на его лице всякое выражение других чувств.

Василий склонил голову набок и скосил глаза на камень под головой, удачно заменивший в качестве подушки исчезнувшую кипу книг в «сидоре» — красноармейском заплечном мешке.

Он посмотрел не слишком умным взглядом на колышки. У человека в таких случаях бывают не слишком умные глаза. Но для Зырянова случившееся было просто непонятно, — как сказка въяве.

«Ко мне подходили. На меня смотрели — и я не проснулся?!.» На берегу Байкала — это не в общежитии института, здесь должен действовать рефлекс охотника-промышленника, с детства привыкшего к ночам в лесу. Охранительный рефлекс не сработал. Это потрясло Зырянова.

Но на него спящего не только посмотрели…

Вор в сказке выкрал у спящего ключик изо рта. Но это же сказка, и сделала это мышка для вора.

На берегу не видно было рабочих, и ни лопат, ни мешков; только шесть колышков вокруг одеяла и не пристегнутое к шести колышкам высоко взлетевшее небо, не прикрывающее книги от дождя и человека от других людей. И он не почувствовал, как очутился на ногах, и сказал вслух, не сознавая того:

— Пока я найду новых рабочих, сезон будет сорван.

— А ты стихею проси, посули, значит, богу чего, хоть от пояса ремня кусочек, — сочувственно пророкотал хрипловатый голос.

Василий стремительно обернулся.

На него смотрели очень светлые глаза с лица, обожженного морозом и солнцем. Лицо было русское, в бороде, и молодое, но какое-то старинное, напоминающее о картинах в Историческом музее. Может быть, это впечатление происходило от одежды, непонятно — зимней, летней ли, но скорее зимней, и не мужской, не женской.

«Значит, при костре вчера я не рассмотрел его как следует».

Николай Иванович поднял правую руку к голове, взялся за тяжелую высокую шапку, отороченную светлым мехом. В другой руке он держал заступ, словно посох. Почему не шуршал песок под его ногами?

— Здравствуй, Николай Иванович!

Василий вздрогнул от радости. Он увидел лодку.

— Хочешь поработать, Николай Иванович?

— Можно.

Василий заглянул в его глаза, как в светло-голубой Байкал: на сорок метров видно каждую рыбешку, а уж глубже сорока ничего не видно.

Темная вода. И вдруг этот тип убьет его в лодке (веслом по голове), в надежде заработать на нем, то есть найти на нем рубля три? Бывают в Сибири такие типы.

— Знаешь, какая у нас работа?

— Знаем. Желаете прокопать свой ход до геенны..

— Что? — закричал Василий. — До чего?

Вспомнил: геенна огненная — это же церковное название ада. И вся его досада обернулась и вырвалась против невероятного смехотворного изображения его деятельности и цели.

— Сеня обрадовался твоей простоте, — сказал он, не удерживая свои мысли при себе. Сеня был виноват во всем. Он подбил ребят на побег и ограбление. И выдумка с геенной — его забава. Само собой, Сеня вцепился в такого выходца из Московии Ивана Грозного.

Василий сказал с яростью:

— Но такое строительство — слишком большая роскошь для первой пятилетки.

Индигирец молчал. Он старался осмыслить разговор начальника, минуя непонятные слова.