Фёдор Пудалов - Лоцман кембрийского моря

Порожин говорил с солидностью и осторожностью очень строгого ученого: «Если даже допустить, что нефть была когда-то в некоторых слоях по правым притокам Лены, то эти породы метаморфизировались, как это должно быть ясно каждому студенту, начиная со второго курса…»

«Ясно!» — закричали второкурсники и шепотом спрашивали у соседей: «Почему они метаморфизировались?..» — «А черт их знает почему», — отвечал сосед.

Василий тщательно вычерчивал бессмысленные планшеты. То есть они не вели к кембрийской нефти. Для Моссовета в них был, конечно, смысл, но другой.

Когда рассвело, Василий пошел в общежитие института поспать часа три. На тумбе возле кровати он увидел извещение о посылке. Адрес отправителя:

«От Алексея Никифоровича Петрова. Из Алексеевки. ЯАССР».

Сон сняло. Но он заставил себя лечь и проспал четыре часа как заведенный, без снов. В восемь он был в почтовом отделении.

Василий содрал обшивку. Дощечки сделаны были без пилы — выструганы ножом из чурок.

В ящике не было ни одного железного гвоздика, и крышка прибита деревянными шпильками. Василий с трудом вогнал лезвие ножа под крышку и нетерпеливо рванул. Наверху лежал крохотный кусочек бумаги, которой так дорожили на Полной, а под бумажкой — куски доломитов с темно-коричневыми, черными вкраплениями битума величиной со сливу и вишню в щелях и отверстиях известняка.

Таких превосходных образцов у него еще не бывало. Ну что за молодчина Женя!

Василий любовался образцами и перечитывал письмо:

«Уважаемый Василий Игнатьич! Вашу жидкость использовали и склянку, жалко, разбили. Нашли на урочище Повешенного Зайца. Надеемся, они вам подойдут и вы приедете к нам опять».

Он едва дождался прихода Ивана Андреевича в институт. Аграфена Васильевна уставилась на ящик, затем демонстративно отвернулась, и Зырянов прошел без помех и без зазрения совести.

— Она была права, — сказал Иван Андреевич, — опять самовольно и на этот раз со всеми ископаемыми.

— Иван Андреевич, вы велели прийти через две недели!

— Не помню. Не хочу помнить. Покажи, что принес.

Он осмотрел образцы и покидал обратно в ящик.

— Это заявка от местного человека, на это надо обратить внимание! — воскликнул Василий.

— Ах, извините, я не знал, — сказал Иван Андреевич.

Василий покраснел.

— Сколько ты заработал?

— Пять тысяч, — тихо сказал Василий.

— С такой суммой ты сорвешь экспедицию в нынешнем году. Советую заказать по телеграфу самолет в Иркутске прямо к месту разведок, стоимость переведи по телеграфу сегодня. Желаю удачи. Ну, уходи! Почему ты не уходишь? Завтра получишь в кассе семнадцать тысяч.

Сеня шел береговой улицей над Иркутом и небрежно поглядывал на деревянные домики и на женщин, спускавшихся к воде косой тропинкой и поднимавшихся с полными ведрами и корзинами мокрого белья на коромыслах. Если в каждой корзине считать не больше трех ведер мокрого белья, то все же они тащат от трех до шести пудов, размышлял Сеня. Вот здоровые кобылы. И стремительно обернулся.

Необычайно сильный мужской голос возле домиков сказал:

— Главное — не барантратить.

Серединой улицы по траве шел Зырянов с девушкой богатырского телосложения, со сказочной косой до колен. Старый, памятный рюкзак — солдатский «сидор» — торчал на плечах у Зырянова. Девушка несла рюкзак поновее и смеялась.

Она говорила, Василий Игнатьевич очень внимательно слушал и смотрел под ноги.

— Я почти подумала, что это наш Савватей, — говорила она, — до чего похожий голос!

— Этого человека я видел в позапрошлом году, в Танхое, — припомнил Василий.

Сеня медленно перешел дорогу:

— Виноват!

Зырянов поднял глаза:

— Тарутинов!

— А, товарищ Зырянов, я вас приветствую!

— Сеня! — бурно закричал Зырянов и в третий раз — изумленно: — Сеня, здравствуй!

Его внимание успело все оценить: и новый синий костюм, купленный, несомненно, в закрытом распределителе высшей категории, и — черт возьми! — орден?!.

Сеня сжал протянутую руку изо всей силы и не выпустил.

— Я думал — не вспомните…

Но он думал: «Не захотите узнавать».

Он обратился к девушке:

— Позвольте ваш рюкзак.

— Спасибо, не надо, — сказала девушка, но рюкзак уже был в его руках. Она засмеялась и освободилась от ремней. — Вы попортите ваш прекрасный костюм!

— Куда вы теперь, Василий Игнатьевич? — спросил Сеня, вздев рюкзак лихо на одно плечо.

— Опять на Полную, Сеня. А ты в Иркутске работаешь?

— Возьмите меня с собой, Василий Игнатьевич.

— К сожалению, Сеня, у меня деньги отпущены в обрез.

— Не важно! — сказал Сеня. — Денег у меня хватит на все лето.

— За свой счет будешь работать? Кто же так делает?

— Товарищ Зырянов, — сказал Сеня с удовольствием.

Девушка расхохоталась. Сеня вслушался. Ее смех накапливался в нем, как пение. Он даже не предполагал, что есть такие емкости в сердце для накопления певучего смеха. Он заговорил смело, решительно:

— Мы с Василием Игнатьевичем работали на Байкале. Товарищ Зырянов все свое жалованье всадили в общий котел. Они думали, что никто не разбирается в их финансовой самодеятельности.

Девушка смеялась нисколько не обидно для Зырянова, и Сене захотелось, чтобы его тоже она вот так осмеяла.

— Другая закавыка происходит, дорогой Сеня, оттого, что у нас на завтра заказаны два места в самолете.

— И я могу получить билет на самолет.

— Я вижу, ты стал богат, Сеня!.. Настоящий синий шевиот!.. Но мы заказали билеты полтора месяца назад, — продолжал Василий. — Вряд ли есть свободные места не только на завтра, но и на все лето… Когда ты успел получить орден?.. Я еще такого не видел…

Сеня оглянулся на домики, на улицу в оба конца. Может быть, вон тот хорошо одетый бочонок с портфелем?.. Еще не поздно догнать его. И попросить подать голос для опознания. Сейчас он завернет.

— Тогда прощайте. Извините, я должен спешить. Может, еще увидимся! — Сеня помог девушке надеть рюкзак и сразу исчез.

— Вот так Сеня! — воскликнул Василий. — Мне, наверно, еще лет пять, не меньше, наживать ревматизм, пока я орден наживу.

— Почему он так внезапно простился? Он не обиделся?

— Как бы не с милицией у него свидание, — сказал Василий. — Обижаться ему незачем, а ушел действительно… Этот парень у меня всегда вызывал сомнение.

Утром гидросамолет поднялся с Ангары. Пилот посмеялся по поводу требования геологов сбросить их на парашютах над Полной. Он с нескрываемым неудовольствием подчинился приказанию начальника порта высадить двух человек у Чуранской базы. Садиться на Лене у Черендея летчик отказался наотрез.

Лидия взлетела над Байкалом — и от неожиданности у нее захватило дыхание. Все привычное, нормальное стало незнакомым до нереальности, наново узнаваемым. Колоссальная мощь и тяжесть земных стихий, всю жизнь подавлявшая, умалилась внезапно, стала отвлеченной, лишь геологу известной; а воздух стал видим, приобрел цвет и плотность наравне с нижележащими красками воды и гор, смешался с ними, полупрозрачными, светящимися. Акварельные оттенки небесно-голубого и зеленого, жемчужные тона невесомо плыли внизу долго, несколько часов.