Александр Цветнов - Тихие выселки

Маша постояла, поглядела на солнце, должно быть, вспомнила, что дело к обеду, на полуденную дойку ехать, повернулась и пошла к новому дому Устиньи Миленкиной.

На другой день деревню облетела новость. Юрка Шувалов ночевал у Грошевых. Хитер Тимошка. Приезжал корреспондент районной газеты, Грошев расхваливал свою дочь. В газете напечатали фотографию Раи, статейку от ее имени. Складненькая была статейка, и сама Рая на фото складненькая. От улыбки и без того пухлые щеки стали круглее, ямочки на сдобных щеках придали девичьему лицу милую притягательность.

Складывалось так, как Анна задумала: угаснет слава Маши, отступятся от нее и приметные женихи. А то, что слава Маши пошла на убыль, Анна поняла, как только в газетах стало мелькать имя доярки Кутяковой из соседнего колхоза. Кутякова по примеру Антоновой обслуживает сорок коров, к тому же Кутякова заочно учится в сельскохозяйственном институте.

Одно тревожило Анну. Гога из Кузьминского приезжал молчаливый. И как-то молчком стал укладывать в баул свои вещи. Анна попыталась его остановить. Гога начал путано объяснять. Она слушала его и наливалась гневом, в ней сидело два зла: одно на сына, что выдался не в нее обличьем и на слово неохоч — скованный какой-то; другое зло на Машу — чего парня от себя отталкивает. Тешила мыслью: на худой конец, коли Маша совсем отвернется от Гоги, то времечко хотя бы выиграть: пока волынка тянется, глядишь, Гога от кузьминской разжени отстанет. Сыну сказала сдержанно:

— Подождал бы с той. Помяни мое словечко, от Мани скоро женишки отстанут, одумается она, тебе рада будет, горюшко мое.

— Ты с детства меня за руку держишь. Я не маленький! Я не хочу ждать! Я не хуже Маньки, — не говорил, а взвизгивал Гога.

— К той уходишь? — с горечью спросила Анна. — Чужого ребятенка растить?

— Может, она мне дороже Маньки. Не тебе жить!

— Гора, одумайся.

— Сватай Маньку, а то уеду к Насте.

Не время было затевать сватовство, но куда денешься, коли сыну так приспичило, видно, злыдня кузьминская вцепилась в него.

Для разговора с Машей подвернулся подходящий момент. Пшонкина услали возить кирпичи на стройку, доярки пешем топали к Барскому пруду. После обеденной дойки Анна как бы между прочим сказала, что в Малиновку давно никто не приезжал опыт перенимать, наверно, к Кутяковой повадились, ишь, какие переметные сумы — Маша почин сделала, другая его выглядела, к себе людей переманила. Где справедливость? Маша молчала.

По дороге домой отбила Машу от Нинки и Дуси.

— Ты, поди, на нас сердишься: про Кутякову калякаем. Не сердись, на всех сердиться, сердечушка не хватит, да у тебя все впереди. — Остановилась. — Ногу трет, поди, портяночка подвернулась. — Села на обочину, сняла хромовый сапог. — Что стоишь-то, садись, домой всегда успеешь — не семеро по лавкам ждут, да какой дом, коли в чужих людях живешь.

— Мне везде хорошо, — скрытно ответила Маша, но села.

Анна сняла с ноги портянку, пошевелила сопревшими пальцами.

— Твоя жизнь, миленькая, только начинается, а я зависть людскую полной меркой испила. Сколь наговоров перетерпела! Иии, не вспомнить, иии, не сказать! Пусть их лютуют, пусть к Кутяковой ездят, поди, Кутякова-то ненадолго. Замужняя она, не знаешь?

— Не знаю. Что о Кутяковой да о Кутяковой? Надоело.

— Ну, не стану. Я, дорогая детонька, несказанно рада за тебя, в горушку ты идешь, умные люди присказку сложили: не богат, да славен — тот же барин. Слышала я, ты коневскому шоферишке от ворот поворот показала. На богатство его не позарилась. Правильно сделала. Кем ты у него была бы? Рабой, прислугой, воли-волюшки тебе никакой. Одно времечко ко мне присватался мужичок из чужого села, до чего приглядчивый — до сей минуточки запамятовать не могу. Не пошла. Почему? Не желал он, чтобы я своей волюшкой жила, в золоченую клеточку хотел запереть. На работу пойти не моги — на тебя мужичье глазищи будут пялить. Ну и что, пусть пялят, тебе даже лестно, не уродина какая. Работы лишиться — себя уронишь перед людьми и мужем. Без работы женщине ныне цены нету. Ты работаешь, девонька, тебе цена не то, что Юрке-шоферишке. Вот оно как.

Анна сняла второй сапог, с наслаждением вытянула перед собой босые ноги.

— Я так скажу, в городу ты по родной сторонушке с тоски исчахнешь. Глянь, где сыщешь ты такое привольице, лесочки, перелесочки, полюшко милое, гляди не наглядишься. Бывало, в область позовут, денька три поживешь, иии, соскучишься по полюшку, по коровушкам, как будто годик цельный не видовала их, на свиданьице с ними не была. Ты тоже такая, как я. — Чуть было слезу не пустила — и вдруг: —Ты с Горкой как?

— Что с Горкой? — не поняла Маша.

— Ты разве, девушка, не замечаешь? Головушку он от тебя потерял, сохнет Горушка, как былиночка без дождичка, ой, как жалко, девушка.

— Я что-то не замечаю, чтобы он сох.

Анна посмотрела на нее пристально, вздохнула и, глядя на растение с острыми бледноватыми листьями, с черно-зелеными коробочками, сказала:

— Дурман где растет. Ты, наверно, особой любви ждешь. Эхе-хе, любовь что дурман. Девками мы с твоей матушкой были же такие, как ты. В девушках нам тоже нравились аленькие губки, румяные щечки, русые кудерки. А вышла девка замуж: раз муженек пришел пьяненьким, два, куражиться стал, под бока насовал — немилым чертом стал. Иии, глазоньки на тебя, проклятущего, не глядели бы. А глазоньки глядят — детишки от него пошли, деваться некуда. Живет бабенка, мается с любимым. Я, все говорят, живу с нелюбимым, — голос Анны зазвенел. — Скажи: кто хозяюшко в доме? То-то! Нет достаточна — и с любимым брань да ругань. Так я скажу. Что ты молчишь, молви хоть словечко?

— Я слушаю.

— Гору полюбить не грех: парень услужливый. Домик Калугин приходили из Нагорного покупать, я им отсоветовала, сказала, что червяк-точильщик завелся — грех на себя взяла. Я этот домик вам с Горушкой — подарочек к свадьбе. А? Сами хозяева. Я тебя не неволю, не тороплю, но парню ласковое словечко шепни, порадуй его.

— Тетка Анна, я замуж не собираюсь.

— Век в девках не просидишь. Чем Гора тебе не по нраву, он работничек добрый, послушный, в доме ты хозяйкой будешь, ты совсем не отказывай, — обмякло внутри у Анны, голос переменился, стал жалобный, просящий: — Ты, доченька, лишь надежду ему дай, а так поближе с ним будь, может, понравится Горушка. Что передать-то: пусть подождет до мясоеда?

— Жените Гогу, тетя Анна, девчонок много, кроме меня.

— Отказываешься? Ну, воля твоя.

Маша не ждала, пока Кошкина обуется, да Анна и не держала ее подле себя.

Гога поджидал мать в палисаднике.

— Ну как?

— Не торопись, не горит, сразу такое не делается.

— Жди уж ты, а я не хочу, — сказал Гога, когда они вошли в дом. Он достал из-под кровати объемистый баул.