Петр Петров - Крутые перевалы

— А как же ваша фамилия? — спросила Лиза, когда хозяин принес со двора кринку молока и положил на стол белую булку.

— Зовите товарищ Аркадий — и все.

Час прошел незаметно. Товарищ Аркадий подробно расспросил Лизу о партизанских действиях и планах и развел руками. Его чахоточное лицо подернулось желтым румянцем.

— Да что вы говорите?! — воскликнул он. — Вы говорите, что у вас было пять тысяч партизан, а здесь писали все время, что в банде Потылицына всего сотни полторы оборванцев, вооруженных исключительно дробовиками и топорами… Но мы не верили этим газетам, а когда прочитали ваш «Плуг и молот», то совсем убедились, что белые умышленно замалчивают перед рабочими о росте партизанского движения.

— У нас, скажу я вам, имеется двадцать пулеметов, и если б не чешская шваль, мы давно размололи бы казачишек! — похвастался Корякин. — И нашу газетку вот они с Чекановым сбрякали, — указал он на Лизу.

Товарищ Аркадий порывисто соскочил со стула и пожал им руки.

— Значит, это вы и есть идеолог, товарищ Пухова?.. Вот хорошо-то. Нам нужно договориться относительно общего плана борьбы и боевых лозунгов, потому что в вашей газете есть нечто от анархизма… Но тут — полдела, а вот если удастся взять совместно с партизанами этот город и тем самым отрезать путь отступления бегущей с запада белой армии — это да.

— А как быть с типографией? — спросила Лиза.

— Сейчас мы идем на собрание и там обмозгуем этот вопрос.

— Но Чеканов и Юзеф придут сюда только к двенадцати, — заметил Корякин.

— Вот это хуже… Но мы поставим посредине улицы караульщика, который приведет их туда же.

Над притихшим поселком нависла густая темь. Ветер стихал, и только голые ветви деревьев хрустко шумели, задевая друг о друга.

Товарищ Аркадий, придерживаясь за Лизину руку и тяжело дыша, рассказывал ей о Красной Армии, о политике Москвы.

— Вы очень сильная, товарищ, а я немного раскис, — закончил он, когда они поднялись на взгорок. Отсюда были видны фонари, глядящие в темноту красными глазами.

— Вот туда нужно, — указал он вправо, где темной стеной выделялся хвойный бор.

По магистрали, разбрасывая по сторонам дым, пролетел сибирский скорый. Путники зашли в ложбину и очутились на опушке сосновой чащи. На разъезде, в километре от тропы, еще маячила фигура стрелочника с зеленым фонарем в руках.

— Пропуск! — послышался из-за дерева скрипучий молодой голос.

— Поршень, — ответил товарищ Аркадий.

— А-а, товарищ Червонный!

Часовой опередил их своей высокой фигурой и тихо заговорил:

— Все в сборе… Ждем только вас… Сегодня много товарищей из военных присутствуют.

— А это вот партизанские руководители из потылицынского отряда.

— Вон что! — рабочий крепко облапил Корякина и приподнял его на воздух.

— Скорее, товарищи, — вполголоса послышалось впереди.

Собравшиеся сидели широким кругом. Ни разглядеть их лиц, ни пересчитать было невозможным. Выделялись на темном фоне только серые шинели солдат, светлые пуговицы железнодорожников. У некоторых из рукавов чуть заметными искрами вспыхивали цигарки.

Часть собравшихся поднялась на ноги, когда товарищ Червонный вошел в круг и начал свой доклад.

Лизе было уже известно многое, но она вслушивалась и взвешивала каждое слово члена Цека. Она даже забыла об опасности. Теперь все казалось просто. Красная Армия под Тюменью. Скоро будет взят Омск, столица реакционного казачества и генералов. С трепетом в сердце она чувствовала шум восстающих городов и взлеты революционных песен. Мысль о газете, о захвате типографии теперь казалась крошечной, незначительной. Но товарищ Червонный в конце доклада сказал:

— Печать — наш большой помощник в борьбе с классовым врагом!.. Уже доподлинно известно, что такая маленькая и примитивная газета, как «Плуг и молот», мобилизовала вокруг партизан не только внимание наших крестьян и рабочих, но частью и иностранных солдат… И нужно нам усилить эту печать путем оборудования настоящей типографии и обеспечить силами редакцию… К тому же наша пресса может расти и развиваться только в надежном тылу, а перебрасывать готовую продукцию гораздо легче, чем беречь типографию в подполье, в постоянной опасности.

Лиза, Корякин, товарищ Червонный и молодой наборщик из губернской типографии ночевали в сторожевой будке. Солнце повернуло к обеду, когда к ним шумно ворвались Чеканов и Юзеф.

— В военном городке восстание! — закричал Чеканов, размахивая руками.

Все выскочили за двери. День был солнечный, прозрачный, с деревьев летела последняя желтая листва. Из-за голой горы, отделяющей город от военного лагеря, доносились глухие выстрелы. Жена будочника загоняла в стойло пеструю корову и по-женски причитала:

— Палят-то, боже мой!.. Ой, и жизня пришла!

— Но почему так скоро? — удивился товарищ Червонный.

— Провокация, слыхать, вышла, — объяснил Чеканов. — Солдат, которые были на вчерашнем собрании, арестовали, а полк их не выдал и пошла потасовка… Давайте пока на типографию нагрянем… Я там уже обстряпал дело, и ребята стаскивают на подводы шрифт.

— Но как же мы от восстания убежим? — запротестовала Лиза.

— Восстание неудачное, — волнуясь, сказал товарищ Червонный. — Вы действуйте, как говорит товарищ, а я узнаю через железнодорожников, в чем дело. Только немного замаскируйтесь.

Товарищ Червонный быстро наклеил острую бородку с усами и переоделся в серый костюм. Для Лизы и других тоже нашлись вещи. И вскоре все были готовы к походу.

Нарядившись в узкий пиджак и брюки, Корякин был недоволен таким платьем, но смирился. К типографии пробирались поодиночке со стороны, не оцепленной патрулем, и все попали вовремя. Чеканов бегал мимо машин и кричал работавшим над упаковкой наборщикам:

— Товарищи! Петит-то не забудьте… Да десятого побольше… Бумагу, бумагу грузите!

Во дворе около четырех пароконных подвод возбужденно топтались вооруженные солдаты. Это были наборщики и железнодорожники, теперь одетые в солдатские шинели. И когда весь багаж был уложен, а Чеканов заскочил на облучок передней подводы, с улицы раздался залп, и караульный рабочий, взмахнув руками, толкнулся головой в середину ворот, распахнув обе их половины:

— Гони напролет! — закричал Корякин, вскидывая кверху руку с наганом и другой ударяя по лошадям. Лиза бросилась к задней подводе, но новый залп оглушил ее, подкосив под ноги. Мимо, на задний двор, протопали тяжелые шаги. Кто-то подтащил ее к забору, но не осилил, видимо, ноши. Смутно представляя случившееся, она попробовала подняться, но обе ноги не повиновались и ныли жгучей болью. Сквозь забор ослепительно светили солнечные лучи. Поняв свое положение, она сунула руку к груди и задрожала: револьвера и узелка с цианистым калием не было.