Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

«Ишь, ишь, как заговорил! А сказывал, будто ничего не боится. Боится, еще как! — подумала Матрена. — Ничего, это ему цветочки, а ягодки впереди!»

— Я к тебе не за тем пришла, Дмитрий Иванович.

— А за чем же? — Митяй сделал вид, будто не догадывался.

— Я об Анюте. Зачем ты, Дмитрий Иванович, ее решил в полевую бригаду перевести? Девчонка старается, она птичница прирожденная, — пошла в наступление Матрена, — таких поискать да поискать.

Митяй, по-видимому, продолжал разыгрывать комедию:

— Я решил? Булавина, да что ты мелешь?! — Он вдруг нахмурил желтые косматые брови и тут же, нажав прежде на кнопку такого же переговорного устройства, как в кабинете Каширина, прорычал в микрофон: — Иван Алексеевич, это ты мне Булавину подослал?

— Что вы, что вы, Дмитрий Иванович, не было такого!

— Хорошо. Еще вопрос: ты мне давеча про Анюту Соломенцеву говорил, предлагал перевести в полевую бригаду, а на ее место женщину постарше, было дело?

Главный зоотехник выдержал паузу:

— Ну было, Дмитрий Иванович, а что?

— Ничего. Все, — и Митяй отпустил кнопку. — Вишь, как дело обстояло, — он укоризненно посмотрел на Матрену, потом переглянулся с молодым человеком в шляпе. — А ты чего, Булавина, за Анюту Соломенцеву горой? — похоже, с подковыркой поинтересовался Митяй. — Она что, за тебя работу выполняет?

Матрена встрепенулась — она всего ожидала от Митяя, но тако-ого…

— Как у тебя, — Матрена хотела сказать: черт лысый, но удержалась, — Дмитрий Иванович, язык повернулся, а? Кто надул тебе в уши, что Анюта за меня работает? Она же девчонка еще, ничего, можно сказать, не умеет.

— Вот, а ты за нее горой, — ухватился Митяй за последние ее слова. — Может, мы все-таки послушаем Ивана Алексеевича и переведем Анюту Соломенцеву в полевую бригаду, а взамен более опытную женщину, — не очень настойчиво предложил он, — как смотришь, Булавина?

Матрена вытерла выступившие вдруг слезы:

— И кем же ты ее заменишь? Не Кравцовой ли?

Митяй был женат на кирпилинской вдове Насте Бугровой. Брат Насти, Николай, жил с Кравцовой, дородной и толстоногой женщиной. Матрена давно знала, что Митяй метит ее на птичник, но не подозревала, что ею хочет подменить Анюту.

— Ну Кравцовой, а что? — вопрошающе посмотрел на Матрену Митяй.

— Родственникам угождаешь, Дмитрий Иванович?

Митяй сызнова нахмурил свои желтые косматые брови, но, к изумлению Матрены, ответил спокойно:

— Ты свободна, Булавина, у меня к тебе дел больше нет и вопросов тоже, — и повернулся к молодому человеку в шляпе.

Тот сочувствующе кивнул головой:

— Ну и люди же у тебя, скажу, Дмитрий Иванович!

Он произнес это тихо, но Матрена услышала.

— А вы, простите, кто будете? Если из районного начальства, так что ж так себя ведете? — обратилась она к молодому человеку в шляпе.

Тот явно опешил:

— Как я себя веду? По-моему, обыкновенно, как все.

Матрена с этим не согласилась:

— Вы людей и себя балуете, да-да!

Митяй криво передернул ртом:

— Давай, Булавина, только без оскорблений. Не то ведь и за личность придется отвечать.

— За эту? — кивнула Матрена на молодого человека в шляпе. — Он разве личность? — Она усмехнулась: — Не-ет, вот ты у нас, Дмитрий Иванович, личность, это точно: девку в свое время уломать не смог, а теперь ей мстить… Честь тебе и хвала!

День давно уже перевалил за свою половину, он был светлый и солнечный. Матрена вышла из правления и побрела в сторону птичника. На душе муторно — жить не хочется. Ах, Митяй Митяй, ах, черт лысый, надо же, как он из нее, Матрены, кровь сосет! Медленно, но уверенно! И никакой на него управы… Эх, скорее бы уж возвращался Фомка, он ее в обиду не даст, это точно!

Вспомнив о муже, она тотчас подумала о доме. Нельзя, чтобы он пришел в развалюху, скажет: недосмотрела. Она бы, конечно, могла и не браться за это непосильное дело, да некуда было деваться, нынешней зимой старое жилье вдруг покосилось, обрюхатело. Не кто-нибудь, не она сама, не дети ее (олухи они этакие, и глаз в Кирпили не кажут!), а именно люди уберегли ее, предупредив, мол, уйди, Матрена, из этой избы, послушай разумного совета, а то она придушит тебя и пикнуть не даст) они как в воду смотрели, ранней весной дом и завалился, не выдержал больше). А тут кстати сын Владимир деньжишек подбросил, она, Матрена, и соблазнилась: с людской помощью строительство дома вытянет, тем более что дом-то она затеяла небольшой (зачем ей, спрашивается, лишние хоромы — балы устраивать не собирается, компаний к себе водить тоже, зачем?). Хоть и с трудом, но приобрела кирпич, лес. Ей быстро вывели стены, поставили крышу. Осталось лишь помазать.

Думая обо всем этом, Матрена поймала себя на мысли, что снова забыла, какой нынче день. И все же? А-а, да, среда. Она так и Каширину сегодня сказала, он после этого пораздумывал и пообещал в пятницу приехать в Кирпили, чтоб, значит, разобраться в ее деле. Матрена задумалась: успеет подготовиться к мазке или нет? Успеет, никуда не денется. Только бы народ ее не подвел и сошелся дружно, не отказав в помощи. Погоди! Погоди! А что это Митяй ей о людях сейчас говорил: мол, если они не придут к ней, освобождать их больше не станет? Что он имел в виду? Погоди! Погоди! Не думает ли Митяй, что ему удастся подбить колхозников на свою сторону, чтоб те не шли к ней на мазку? Э-э, нет, ему этого не сделать, старую воробьиху на мякине не проведет, черт лысый!

Анюта уже управилась и ждала напарницу. Она стояла на выходе из летнего база.

— Ну что, — спросила девчонка Матрену, когда та подошла к ней вплотную, — видела, теть Матрена, Ивана Алексеевича, говорила с ним?

— Лучше бы не встречалась! — буркнула Матрена. — Тряпка он, а не мужик!

Анюта виновато потупила глаза:

— Я же вам говорила, теть Матрена, не надо из-за меня… А то и вам ни за что и ни про что перепадет. Уже, наверное, перепало?

— Мне? — Матрена взбодрилась: — Не было такого и не будет! — Она помолчала. — Ничего, Анюта, ничего, девочка моя, живы будем — не помрем!

Анюта улыбнулась: вот такая, мол, вы, теть Матрена, мне больше нравитесь.

— Значит, завтра я в полевую? — спросила она чуть погодя.

— И не думай! — категорически запретила ей Матрена. — Завтра отдыхай, а в пятницу с утра на птичник и делай свое дело.

— Теть Матрена, Матрена Савельевна, вы что же, договорились с Иваном Алексеевичем?

— Не договорилась, нет, девочка моя, и с чертом лысым тоже общего языка не нашла, но это… — Матрена приблизилась к Анюте, прижала ее к себе, словно дочь родную: — Ты не волнуйся, девочка моя, не волнуйся, все будет в порядке. Матрена Булавина тебя в обиду не даст. А теперь иди, иди домой и отдыхай, ты устала, бедненькая, вчера и нынче крутилась, как белка в колесе, да еще и просвиданничала полночи.