Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

Явно видно было — Алевтина торжествовала, в эту минуту она, по-видимому, про все забыла, даже про то, что ей еще впереди предстояло.

В том, каким будет платье, красивым ли или нет, разобраться пока трудно — и понятно: первая примерка. И все же Зинуля уже представляла: получится хорошо. Настроение у нее оттого заметно поднялось — девочки залюбуются, когда она наденет это платье, от зависти помрут. Ване оно тоже понравится, это точно. Как ни странно, но почему-то в эту минуту Зинуля вспомнила и про светловолосого парня, с которым тем давним вечером она встречалась в ресторане, а днем затем в столовой. Она подумала о нем, но тут же себя одернула: кш-ш! Чего это она вдруг? Нет, у нее Ваня есть! Ва-аня!

Алевтина потом согласилась пойти с Зинулей и на вторую примерку. Но уже в этот раз Алевтину встретили как свою, даже предложили сшить ей платье по какому-то новому фасону, если, конечно, она этого пожелает. Алевтина не пожелала. Она поблагодарила за внимание и, привычно усмехнувшись, сказала: а у нее денег нет, не заработала еще. Когда она это произнесла, в ателье все затихло вдруг, пролети муха, наверное, услышали бы. О чем они подумали в эту минуту, ательевцы? Трудно сказать, однако все портнихи резко изменились в лице и не в лучшую сторону. Выходило, что Алевтина выдала сама себя, проговорилась, кто она на самом деле, что за птичка. Теперь уже видно — не райская. И тотчас в ателье послышался облегченный вздох.

Надо же, кляла себя потом Алевтина, дернул ее черт за язык сказать такое — денег, видите ли, у нее нет. Однако, кляни не кляни, а дело уже сделано и минувшего не вернешь.

День, когда Зинуля забирала из ателье платье, для всех девчат явился праздником. После занятий они все вместе зашли в ателье, даже Валентина Григорьевна и та согласилась с ними пойти. Портниха зазвала Зинулю в кабину и подала той платье. Когда Зинуля вышла оттуда, девчата ахнули: ну и платье!

— Зинуля! Зин! Да тебе ж цены нет — красавица!

— Ой-й, обалденное! Везет же людям!

— Зин! Зин! А ну-к пройдись, — попросила ее Катенька.

— Ой-й, а походка — обалденная! — Это выражала восторг Алевтина.

— Да ты на платье, на платье смотри, — укорила ту Катенька. — Ты как мужик — на ноги да на походку!

— А я и есть мужик, — Алевтина встала и продемонстрировала.

Девчата дружно рассмеялись. Портниха тоже их поддержала.

— Ну как? — Зинуля еще раз прошла туда-сюда.

— Отличное платье!

— Хорошее, — сдержанно поддержала Валентина Григорьевна. Заметно было: она как бы немного завидовала. И понятно: девчонка ведь еще. Вот только рано созрела, с мужиками не по возрасту зацепилась — это ее и отличало от многих.

По случаю Зинулиного нового платья девчата решили устроить вечером маленький сабантуйчик, причем у себя в общежитии. В ресторан отказалась идти категорически Алевтина — она туда больше ноги не покажет, злачное место! А из парней позвать только Котю — куда его денешь, коль он встречается с Валентиной Григорьевной. Стол, сказали, будет скромный — легкая закусочка в виде торта и шампанского бутылочка. Главное, не выпить, а повеселиться и отдохнуть.

— А Котя водку только пьет, — заметила на всякий случай Валентина Григорьевна.

— Ничего, — отозвалась Катенька, — с нами шампанского пригубит и удовлетворится.

— А одной не мало? — вдруг вставила Алевтина.

— Чего одной?

— Шампанского бутылки.

— Начинается. Опять отличиться хочешь? — Катенька посмотрела строго на Алевтину, и та тотчас согласилась, что хватит и одной. Надо сказать, Алевтина последние дни заметно поубавила пыл, но тому была объективная и известная причина. На ее месте любая, наверное, так бы повела себя, если не хуже. Ну, может, Валентина Григорьевна и крепилась бы, эту по данной части ничего не пронимает, будто давно уже закалилась, как бы вошла во вкус.

Вечер и на самом деле удался на славу. Правда, один раз к ним приходила комендант и просила быть немного потише, они сразу послушались, но потом забыли.

Уже в конце поиграли в «бутылочку». Целовать должен был всех Котя. На кого горлышко направлялось после того, как бутылку раскрутят, того Котя и целовал. Надо заметить, делал он это с охотой и ничуть не смущался. Он лишь иногда поглядывал на Валентину Григорьевну — как она, не ревнует случайно? Та себя вела тоже спокойно, уверена была в Коте.

Горлышко бутылки нацеливалось несколько раз и на Зинулю, но она целоваться отказывалась наотрез — не хочет, не может. Поначалу девчата ее упрашивали, умоляли: ну, чего она стесняется, ведь это просто игра, почти детская. Зинуля была категорична: нет. И подруги успокоились, не стали больше к ней приставать.

Потом они все вместе вышли на улицу. Небо стояло звездное, и светила луна. Она еще была усеченная, надкушенная как будто, но свет изливала яркий, такой, при котором хорошо видно все.

Девчата постояли, поговорили. Затем Котя стал прощаться.

Они уже входили в помещение, и тут Зинулю окликнули. Она приостановилась: кто еще тут в такой поздний час? И вздрогнула, увидев напротив высокого светловолосого парня.

— Я вас, девушка, — указал он взглядом на Зинулю, — вас.

Зинуля бросила:

— Что надо вам? Поздно уже.

— На минуту. На два слова, — попросил ее парень.

Валентина Григорьевна подтолкнула Зинулю:

— Ну иди, зовет же.

— Боюсь, — ни с того ни с сего вдруг шепнула той Зинуля.

— Вот дура, иди, не укусит.

— Иди, иди, — посоветовала и Катенька. — Если что, мы здесь, поняла?

— Ага.

— Ну что? — спрашивали потом Зинулю девчата. — Чего он от тебя хотел?

— Свидание назначил. В полдень, на Белых прудах. В воскресенье.

— А ты?

— Отказала.

— Бабоньки, вот она дура. Ну, чего — такой парень! Хоть и ночь, а я сразу разглядела: видный из себя! Э-э, дура она, бабоньки, дура!

— У меня Ваня есть, — возразила Зинуля, — какая я дура?

— Все равно дура, — стояла на своем Валентина Григорьевна.

В разговор встряла и Алевтина:

— Так, говоришь, в полдень, значит, на Белых прудах?

— Ага, — поддакнула Зинуля, — в полдень.

— Красиво, красиво, ничего не скажешь! — Алевтина этак рукой поиграла, как бы демонстрируя возвышенные чувства. — Я бы на месте Зинули согласилась бы.

Но ее опустила на землю Катенька.

— Ты уж однажды согласилась, — подметила она едко, — и вон чего вышло… Расхлебаться не можешь!

Алевтина недовольно сплюнула:

— Тьфу на тебя! Вечно ты настроение испортишь!

Легли в эту ночь девчата за полночь. И поуснули сразу — устали. И спали крепко. Лишь Алевтина ворочалась и что-то бормотала во сне.

Как и обещал, в пятницу в Кирпили прикатил Каширин, да не один — с каким-то еще райкомовским работником. Они проехали по бригадам, осмотрели поля; наведались и на животноводческие фермы; на одной из них пробыли дольше всего, как раз там, где завершается строительство силосных башен.