Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

Разгрузив, дед Матвей потребовал перекур:

— Отдохнем давай. Кхе-кхе, устал.

— А еще ж сено перевозить, — напомнил Ванька.

— Ничего, — спокойно отреагировал дед Матвей, — и сено перевезем. Я двужильный. Коль не спешить, я могу долго работать, — Он достал сигарету, прикурил.

И тут подошла к ним Зинуля-Горемычка, она рядом корову пасла. Поприветствовала.

— О-о, — удивленно воскликнул Ванька, — Зинуля наша уже разговаривает! — После возвращения он впервые видел ее так близко. Изменилась она, похорошела. Вот только когда слова произносит, кривит почему-то губы. Но раньше все равно у нее это было заметнее.

— Мать-то у тебя как? — поинтересовался у Зинули дед Матвей.

— Б-болеет.

— А что врачи говорят?

— Н-ничего.

— Как — «ничего»?

— Говори не говори, — вклинился в разговор Ванька, — бесполезно. У ее матери, — кивнул он на Зинулю, — болезнь такая… и врачи бессильны.

Он только сказал это, Зинуля отвернулась и заплакала.

— Кхе-кхе. Ну что же это мы? — забеспокоился дед Матвей. Он поднялся, подошел к Зинуле и взял ее за руку: — Ничего, ничего, пройдет все, доченька. Успокойся.

Ванька тотчас засобирался:

— Пора ехать, Матвей Егорович.

— Ага, ага, едем.

На Юхимку они прибыли около десяти. Солнце уже давало о себе знать, припекало.

— Кхе-кхе. Нам сначала следовало за сеном поехать, — посетовал дед Матвей. — А мы занялись мусором, мусор бы от нас никуда не ушел.

— Возможно, ты и прав, Матвей Егорович, — не стал возражать Ванька. — Ну да ничего не поделаешь уже.

— Я тоже, старый дурак, не подумал.

— Ладно тебе, Матвей Егорович, себя казнить. Выйдем из положения, не впервой.

— Выйти-то выйдем, да возьмем и согнемся гвоздем, что тогда?

— И тогда ничего, — заверил Ванька — Живы будем — не помрем.

— А помрем — вином зальем.

— Ха-ха! — засмеялся Ванька.

Дед Матвей тоже повеселел.

Вскоре они стали грузиться. Дед Матвей был наверху, утаптывал и укладывал сено, а Ванька его подавал снизу. Упарились быстро, но, что поделаешь, работа есть работа; сено привезут домой, тогда и отдохнут.

На одной из полян траву они подобрали чисто, переехали на другую — и там подмели.

— Эх, курнуть бы сейчас, — загорелся дед Матвей. — Уши попухли.

— А ты и курни, — подсказал Ванька. — Курни, курни, Матвей Егорович. Заодно и передохнем малость.

— Не-ет, — возразил дед Матвей. — Курить не буду, сено — что порох, еще вспыхнет.

Поехали дальше. Приезжают… Э-э, тут чего-то не так. Где же их сено? Вчера они переворачивали — было на месте, а нынче одни клочочки. Там, там клочок. Похоже, подбирая его, кто-то спешил. Понятное дело, не свое брал, чужое. А раз так, значит, чувствовал, воровал. Вот люд!

— Кхе-кхе. Сними меня, — попросил Ваньку дед Матвей.

Тот помог ему слезть.

— Следы свежие. Перед нами, видно, сено наше и сгребли. Слышишь, Ванюх, в самый раз перед нами. — Дед Матвей посмотрел вдаль, так, будто мог что-то увидеть: — Они недалеко, небось, а? — Приблизился к Ваньке: — Что делать? Сена вон сколь забрали. Привезем тебе — мне не достанется, мне привезем…

Ванька поднял руку:

— Погоди, Матвей Егорович. — Он прислушался, не скрипит ли где-нибудь поблизости колесо. — Ну, — прикрикнул опять Ванька, — погоди, Матвей Егорович, разберусь! — и снова вытянул шею.

Вокруг было тихо, лишь звонко гомонили птицы да где-то раздавался отчетливый голос кукушки: ку-ку, ку-ку, ку-ку.

— Не сигнал ли, случаем, чей-нибудь? — услышав, предположил дед Матвей.

Ванька возразил:

— Не-ет, это кукушка настоящая.

— Что же делать? — опять забеспокоился дед Матвей. К Ваньке неожиданно пришло решение:

— Вот что, Матвей Егорович, ты пока побудь здесь, а я по леску побегу, вдруг наскочу на воров.

— Как же ты один?

— Ничего. — Вид был у Ваньки, будто ему и вправду сам черт не страшен. — Волков бояться — в лес не ходить, да?

— Мало ли что. Береженого бог бережет. Ладно, иди, — согласился дед Матвей, — я тебя подожду тут.

— Вот чего, — пришла новая мысль к Ваньке. — Давай одного коня распряжем, я верхом сяду и проскочу, так дело будет быстрее.

— Кхе-кхе. И то резонно. Давай.

Ванька ехал и думал о том, что сено надо было, видимо, забирать вчера, он предполагал: раз далеко — его могут увезти, но вчера-то оно лежало еще сырое, не подошло. А сердце чуяло: что-то будет. И деду Матвею о том намекал, но тот успокаивал: не помнит такого случая, сено у них давно не воровали. Вот ему и паука, деду Матвею!

Подобное когда-то в Кирпилях происходило часто. Один накосит травы, выдержку ей даст, а другой р-раз — и сена нет, потом ищи ветра в поле. Но однажды попались воры — из Заречного мужики. А сено увезли у Игната Перевалова, уже и следы замели, но Игнат настиг их, считай, у самого дома. Мужики потом перед ним на колени падали, чтоб он помиловал.

Ванька сначала проскочил в одну сторону, потом в другую — никого. Надо же, воров словно корова языком слизала. А ведь и вправду, думал Ванька, следы свежие, буквально перед ними кто-то сюда приезжал.

Он остановил лошадь, прислушался. По-прежнему пели одни птицы.

Ванька повернул назад. Чего, спрашивается, вертеться белкой, поздно, видимо, уже; тот кто сено забрал, давно дома и преспокойно чай за столом пьет — ранняя пташка росой утоляет жажду, а поздняя за семь верст к ручью летит, чтоб напиться. Вот Ванька с дедом Матвеем как раз из поздних — от сена одни ошметки нашли. Так им и надо.

И вдруг Ваньке показалось, будто неподалеку фыркнула лошадь. Может, то дед Матвей, подумалось ему, но тут же мысль эта отпала: как тот на одной лошади сюда доберется?

Ванька приостановился. Повеяло вдруг ветерком. Он поднял голову — небо темное. Утром еще ничего не было, а теперь появились облака. К дождю, решил.

И снова как бы фыркнула лошадь.

Ага, кажется, там, справа. Ванька повернул туда.

Вскоре увидел подводу, нагруженную сеном. Один конь был рыжей масти, в яблоках, — точно такого Ванька днями приметил у Петра Бродова, тот проезжал по Кирпилям.

Ясно, догадался Ванька, чьих рук дело — Петра Бродова, его затея увезти их сено. Только откуда ему стало известно, что они здесь, Ванька и дед Матвей, косили траву, кто Петру Бродову сказал о том? А может, он вовсе и не знал, чье сено, какая разница, а?

Ванька приостановил лошадь и кашлянул, чтоб его услышали.

Из-за подводы тотчас вынырнул Петр Бродов, следом появился Дементий Пуфиков, по кличке «Грузило», тоже скотник.

— О-о, кого я вижу! — воскликнул Петр Бродов. — Бес собственной персоной. Какими судьбами? Что тебя привело в эти края?

— Что и вас, — коротко бросил Ванька. Не спеша слез с лошади. — Только с одной разницею: мы за своим приехали, а вы за чужим, так?

Петр Бродов набычился, шея его, мощная, тугая, вмиг покраснела. Грузило тоже встал кочетом — глаза вытаращил, грудь выставил: мол, пусть только попробуют пойти на его тельняшку, враз потеряют головы — он отшибет. Грузило когда-то морячил, на военных кораблях служил, с тех пор тельняшку и не снимает, чтоб видели — моряк, настоящий, не такой, который форму носит, а моря и близко не нюхал!