Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

Ванька попятился назад — уходить, уходить надо, пока до чего-нибудь еще они не додумались.

Вскоре в кочегарку заглянул Филипп Ненашев.

— Ну как ты тут? — поинтересовался.

— Нормально.

Филипп подошел к печи, заглянул в нее, затем глаза поднял на термометр:

— Во, так и держи. Молодец!

Ванька этак гордо вскинул голову:

— У нас будь спок, как в лучших домах Лондона и Парижа!

Завотделением сначала улыбнулся: ну, дает истопник, потом посерьезнел.

— А где это у вас, — уточнил, — в колонии, что ли?

Ванька опустил голову:

— При чем тут колония, я о себе лично.

— А-а, — понятливо протянул Филипп Ненашев. — Извини. А я уж, грешным делом, опять подумал…

— Индюк думал и в борщ попал!

— А ты, вижу, малый с характером.

— Таким меня матка с отцом родили.

— Ну-ну. Значит, палец тебе в рот не суй, да?

— Если лишний — можешь совать, а нет — лучше побереги.

— Спасибо за предупреждение. Теперь буду знать, с кем имею дело, — подчеркнул завотделением.

— Это всегда знать не вредно. Я вот не знал и поплатился. — Ванька умолк.

В кочегарке на какое-то время стало тихо. Слышно лишь было, как гудело в печи да с улицы доносились людские голоса.

Первым потом заговорил Филипп:

— Ну а если серьезно, чего ты попал в колонию? Ты извини, конечно, за прямой вопрос.

Ванька махнул:

— Чего там, ладно. Вопрос этот мне все задают. Только всем не хочется объяснять, надоело. И долго. В общем, история длинная и неинтересная, поверь.

Филипп, молодцом, не стал приставать к Ваньке, понимающе кивнул:

— Все, все. Сообразил. Не буду больше.

— Когда-нибудь в иной раз, хорошо? Под настроение, — добавил Ванька.

— Возражений нет. Согласен.

Уходя, Филипп дал Ваньке маленький совет, дескать, нрав свой проявлять нужно, слов нет, иначе тому человеку грош цена, только всегда следует помнить, где необходимо это делать, а где неплохо воздержаться, чтоб самому же себе иль кому-нибудь близкому не навредить. Жизнь штука такая, требует разумного подхода, брать быка за рога — хорошо, а еще лучше его так схватить, чтоб над ним одержать победу.

Вот уж тут Ванька Филиппа оценил: а он, по всей видимости, мужик не промах, кое-чего соображает, иными словами, колпак варит у него. И тут же добрым словом вспомнил деда Матвея: Матвей Егорович любого человека видит насквозь, с дурным водиться не станет и хорошо о нем отзываться тоже.

После обеда Ванька отнес заявление в приемную директора и отдал его на подпись секретарше.

— Вы же потом фотографии и трудовую книжку принесите, — напомнила ему светловолосая девушка лет восемнадцати. — И справки о состоянии здоровья и о местожительстве.

— Хорошо, принесу, — сказал Ванька и вышел.

Вечером к Чухловым заявились дед Матвей и его жена Анисья Петровна, сухощавая морщинистая женщина. Тетка Ульяна увидела их и ахнула: что ж раньше не сказали — придут, ждите, а у нее теперь нечего и на стол поставить.

— Мы люди не привередливые, что будет, то и съедим, — пошутила Анисья Петровна.

— Кхе-кхе. А если что… и выпьем, — добавил дед Матвей и достал из сумочки бутылку с водкой: — Магазинная.

— Это же по какому такому случаю, а? — полюбопытствовала тетка Ульяна.

— Было бы желание, а случай всегда найдется.

— И все-таки?

Дед Матвей переглянулся с женой:

— Говорить?

— Что ж ты пришел сюда, коль не решаешься говорить. Тоже мне, муж! — выразила неудовольствие жена.

И дед Матвей объяснил: круглая дата у них, в этот день они поженились.

— О-ой, — вскрикнула тетка Ульяна, — событие-то, событие у вас какое! О-ой, да я вас поздравляю! — Она подошла к Анисье Петровне, обняла ее и три раза поцеловала, потом деда Матвея. — И в самом деле, праздник у вас большой!

После этого тетка Ульяна забегала, зашевелилась. Ванька тоже поздравил деда Матвея и Анисью Петровну с их круглой датой.

— Проходите и присаживайтесь, — пригласил он затем гостей, — сейчас теть Уля нам все организует.

Дед Матвей и Анисья Петровна расположились у стола.

— Кхе-кхе. Ну как, отогрел теплицы?

— Отогрел, отогрел, Матвей Егорович.

— Нравится работа или нет?

— Спасибо.

— А я, — пожаловался дед Матвей, — вчера на диване отлеживался, уморил ты меня, сил моих просто не было.

— Ну да, — тотчас поддакнула Анисья Петровна. — Кулем свалился и лежит. Я уж начала пугаться: не помирать ли старик вздумал? Но к вечеру, слава богу, отошел.

— Оно бы сено только, а то и мусор еще. И все в один раз.

— Спешил, спешил, Матвей Егорович, решил одним махом, чтоб не заниматься потом. Потом, сами понимаете, работа.

— Это точно. — И дед Матвей снова про совхоз: — Фильку Ненашева видел?

— Видел.

— Говорил с ним?

— Говорил. Он меня инструктировал, как чего делать. Как, к примеру, температуру в теплицах держать.

— Филька это умеет.

Разговор их прервала Анисья Петровна!

— Во-о, собрались, сразу про работу. Ну пошли мужики: про баб да про дела, больше им не о чем языки чесать!

— Как не о чем, как не о чем? — услышав, подала голос тетка Ульяна. — А о вине, а о выпивке, кто сколь вылакает, разве об этом речь не ведут?

— Во-о, еще об этом, — согласно кивнула Анисья Петровна. Она приподнялась. — Давай помогу, — предложила свои услуги Ульяне, — где чего у тебя?

Но та решительно запротестовала:

— Нет-нет, я сама.

Ваньку она тут же отправила в погреб за солеными огурцами и помидорами — пусть быстро принесет.

Через полчаса они уже сидели за столом. За столом затеяли спор — дед Матвей и тетка Ульяна. Последняя подчеркнула: деду Матвею крупно повезло, что ему досталась такая жена, без нее бы уж давно он, наверное, не жил, а тот возразил: неправда, это ей, жене его, достался хороший муж, то есть он, дед Матвей, вот она бы без него точно пропала.

Ванька слушал их и улыбался — о чем разговор, раз муж и жена живут вместе, думал он, значит, обоим хорошо, не любили бы друг друга — давно бы разбежались, разошлись, ни одного бы дня не терпели. А так рядышком, как голубь с голубкой, вот чем надо гордиться!

Когда дед Матвей и тетка Ульяна спорили, Анисья Петровна слушала молча, а то вдруг заговорила и она: чего это их совместной жизни кто-то дает оценку, тут она свое слово должна сказать, как ей жилось-былось с мужем, счастлива или же, наоборот, несчастлива с ним была.

— Ну вот что, — оживилась Анисья Петровна, — теперь послушайте, что скажу я.

— Кхе-кхе, кхе-кхе, — запокашливал сразу дед Матвей, — все, замолола мельница, что было и чего не было, все поднимет на поверхность, ей лишь позволь. Кхе-кхе, — и посмотрел обнадеживающе на Ваньку: пусть перебьет, придумает чего-нибудь, а не даст жене его говорить, надолго это. Но тот и ухом не повел, приготовился слушать Анисью Петровну.