Николай Кузаков - Рябиновая ночь

— И думаешь, откажусь. Только потом я тебя близко к полю не подпущу. Ходи и держись коровам за сиськи.

— Вот уж молока-то вдоволь будет, — рассмеялся Пронька, показывая прокуренные зубы.

Дряхлела зима. В оврагах побурели снежные наметы. Лед на Ононе оголился и был похож на толстенное подсиненное стекло, пронизанное паутиной трещин; гладь, хоть яйца катай. Отогрелись увалы, запарили опаловым огнем. Урюмку ночами схватывало морозцем. А днем, прорезав в накипнях канавку, еще несмело, сонно бежал ручеек. Прилетели первые птицы: у темных бутанов пенисто белели пеганки, по парам, точно ламы, в охристом оперении расхаживали турпаны, в безлюдных местах селились дрофы.

Анна мчалась на мотоцикле по полевой дороге. Скопившаяся в ухабах вода с шумом разбрызгивалась из-под колес. Отощавшие за зиму вороны неохотно поднимались с дороги. За Урюмкой Анна выехала на перевал. Впереди за пашней показался полевой стан. На крутом берегу Онона стояло несколько домиков. Левее, метрах в трехстах, блестел на солнце Белый камень величиной с пятистенный дом. Он был исколот на огромные глыбы. Сбоку толпились березки. На камне каким-то чудом росла сосна. За Ононом громоздились темно-зеленые горы. В низовьях реки лес обрывался, и по обе стороны Онона распростерлась привольная степь. Только на излучине, там, где река круто поворачивала на север, на правом берегу шумел сосновый бор, издали похожий на темное облако, затерявшееся в межгорье.

На полевом стане, над общежитием, возле которого темнели деревья, курчавился сизый дымок. И от этого дымка степь для Анны сразу стала домашней.

Анну встретил Маруф Игнатьевич Каторжин, провел костистой рукой по окладистой белой бороде и поклонился.

— С новосельем, Анна Матвеевна.

Анна посмотрела снизу вверх на высокого сухопарого Маруфа Игнатьевича.

— Спасибо. И тебя, Маруф Игнатьевич, с новосельем.

— Все сделал, как ты велела: окна застеклил, двери приладил, протопил печки.

Анна вошла в общежитие. Посреди просторной комнаты сиротливо стоял стол. Стены за зиму вымерзли, посерели. Стекла пропылились, и сквозь них с трудом пробивался свет.

— Завтра с утра белить и мыть начнем, — сказала Анна.

— А известка где?

— Сейчас привезут.

— А кто ноне поварить будет?

— Тетушка Долгор. Пойдем посмотрим ее домик. Не сидится ей в деревне, того и гляди, нагрянет.

Анна с Маруфом Игнатьевичем пошли к домику, который стоял немного на отшибе. Тетушка Долгор вот уже больше десяти лет поварит на полевом стане. Для нее поближе к Онону срубили дом. Вокруг него посадили черемуху, дикие яблони и боярку. Кусты разрослись, и все лето дом прятался в маленьком лесном островке. Сейчас деревья были без листьев, и сквозь них виднелись голубые окна.

— Я уж доглядел, — шагая рядом с Анной, хрипловатым голосом говорил Маруф Игнатьевич. — Так-то здесь все целое. Только вот печку наладить надо. Так это на полдня работы.

— Завтра и наладь, а мы побелим.

Осмотрели домик, вышли на улицу. Солнце пригревало. В соснах возле общежития звонко пели синицы, с дома на дом перепархивали сороки. Резвый ветерок гулял по Приононью, наслаждаясь степным простором.

— Семена-то достали? — поинтересовался Маруф Игнатьевич.

— Алексей Петрович уехал в Читу.

Маруф Игнатьевич разговаривал, а сам беспокойной рукой поглаживал бороду. Анна это заметила и спросила:

— Ты не прибаливаешь, Маруф Игнатьевич?

— Да как тут хворь не разберет: все люди при деле, только я один будто обсевок в поле, — с горечью проговорил Маруф Игнатьевич. — Нижайшая просьба у меня к тебе: зачисли меня в свой отряд. Верно, на тракторе уж не могу робить, но без дела сидеть не стану. За жильем кому-то доглядывать надо. Да и повара без помощи не обойдутся: дровишки поднести, воды привезти. Да и пахарей одних не бросишь. Работники они добрые, что уж тут грех на душу брать. Только молодому-то коню вожжи добрые нужны. А зарплаты мне не надо. Ты только в отряд зачисли.

— Как же так без зарплаты? — удивилась Анна.

— У меня оклад есть: колхоз персональную пенсию платит. Старуха пенсию получает. Денег нам хватает. Только вот дела стоящего нету. Услышу гул трактора, так душу и клещами схватит. Сколько я землицы перепахал, сколько зерна вырастил, если ссыпать в одну кучу, пожалуй, добрая сопка получится.

— Ладно, назначаю тебя, Маруф Игнатьевич, комендантом нашего полевого городка. Только вот без зарплаты как-то неловко получается.

— Далась тебе эта окаянная зарплата, — махнул рукой Маруф Игнатьевич. — На кой ляд она мне нужна?

— Хорошо. Только я порядок люблю.

— Спасибо, Анна Матвеевна, уважила старика. А то хоть ложись да помирай. Совестно людям в глаза смотреть. А хворь, будь она трижды проклята, видит, списали человека, совсем обнаглела. Да только я ей не поддамся, не на того напала. А насчет порядка, ты правильно говоришь. Дом вести, не штанами трясти. Любое дело строгостью живо.

Маруф Игнатьевич посмотрел на дорогу.

— Скоро ребята приедут, — забеспокоился он. — Я вчера вечером крючья под скалой на яме ставил. Пудового тайменя изловил. Пойду уху варить.

— Я помогу.

— Воды с реки принеси. А в остальном я сам управлюсь.

Анна принесла воды. У крыльца на поленьях лежал метровый таймень, точно обрубок заморенного кедра, покрытого темным лаком.

— Ух, какой, — протянула Анна.

Маруф Игнатьевич взял топор, попробовал пальцем лезвие.

— Я осенью там одного приметил, так тот, пожалуй, пуда на три потянет. Возле лодки вывернулся, такая оказия, смотреть страшно. Я уж всего на своем веку насмотрелся и то заробел. Весной приедет Борис, скажу ему, пусть потешит душу.

— Борис не зовет вас к себе в город жить?

— Зовет. Да какое там житье? Гостили мы у него со старухой. Неделю прожили. Землю только из окна велели. И взяла меня такая тоска, что и жизнь не мила. И на Украине, в Белоруссии бывал, чужие страны довелось посмотреть. Да вот лучше нашего Приононья ничего не нашел.

— Невестка-то хорошо принимала?

— Ничего, обходительная.

Подошла автомашина, приехали члены отряда. И сразу шумно стало в этом степном уголке. С машины сгружали столы, кровати, стулья, посуду, постель. Парни не забыли привезти и спортивные снаряды.

— Дарима, а где флаг? — спросила Анна.

— Вот он.

Дарима тряхнула сверток, и из ее рук к полу пламенем метнулось красное полотнище.

— Это дело, — одобрил Маруф Игнатьевич.

— Петя, — позвала Анна.

— Но-о-о, — отозвался Петька.

— Флагшток видел в палисаднике? Проверь, в исправности ли.

— Но-о-о, — тоненько протянула Дарима.

Все засмеялись, Петька погрозил кулаком и вышел.

— Братцы, что же мы наделали-то, — сокрушалась Дина.