Николай Кузаков - Рябиновая ночь

— Побудем еще чуточку.

Алексей, склонившись над Анной, осторожно коснулся губами темной родинки на ее груди. Анна стыдливо прикрылась.

— Скажи, ты так же любишь Катю? Скажи, милый. Я как подумаю об этом, у меня темно в глазах делается.

— О чем ты спрашиваешь…

Анна еще что-то хотела сказать, но Алексей губами накрыл припухшие губы Анны. Она засмеялась и решительно заявила:

— Встаем.

Когда они вышли, над бором висело голубое чистое небо. Радужно искрился обмытый лес. Прохладный воздух густо пах смолой.

Анна подошла к мотоциклу и повернулась к Алексею:

— Алеша, ты смеяться надо мной не будешь?

— Да ты что, Аннушка?

Анна вынула из сумки сверток.

— Я тебе как-то рубашку купила. Потом хотела выбросить. Да вот духу не хватило. Возьми. Когда хлеб уберем, в наш праздник надень, ладно?

— Зачем?

— Для меня, Алеша.

— Ладно.

— Теперь прощай.

Анна завела мотоцикл, кивнула Алексею и уехала.

Торопилось лето, мужало. Еще вчера буйно цвела степь, сегодня под августовским солнцем колосились хлеба, а кое-где на буграх уже начали буреть. В прибрежных зарослях наливались соком гроздья черемухи и боярки; в горах Алханая зрели смолистые кедровые шишки; по сырым марям начала спеть голубица; в сосновых борах по солнечным покотям от обильной завязи белел брусничник.

А в колхозных ремонтных мастерских становилось все оживленней. Из-за недостатка запасных частей кое у кого из механизаторов комбайны остались неотремонтированными. И теперь, в самый разгар сенокоса, комбайнеры вынуждены были покидать луга и ехать в село.

Рано утром в мастерских появился и Пронька, разыскал Арсалана.

— Прибыл я. Ты мне новую жатку обещал.

— Нет новой жатки. Ремонтируй старую.

— Да она вся на честном слове держится. Я пойду к Нине Васильевне.

— Иди хоть к самому богу. Нет новых жаток, и все тут.

Пронька потоптался на месте и вышел из мастерских. Комбайны стояли ровной цепочкой вдоль забора, только несколько, те, которые требовали ремонта, ютились в углу ограды. Пронька, злой на весь свет, побрел к ним. Здесь, в тени на чурбаке сидел Гераська Тарбаган. Увидев Проньку, он поднял черную с проседью бородку.

— А ты-то что, божий человек, здесь делаешь? — спросил Пронька. — Отряд Князя будет солому стоговать.

— Я же раньше во втором звене у Михаила Комогорцева работал. Заболел у него комбайнер, вот меня обратно к нему на уборку и направили. У тебя, Прокопий, закурить не найдется?

— Все стреляешь? — добродушно спросил Пронька, не умел он долго сердиться.

— Все работа, некогда и в магазин заглянуть, — врал Гераська.

— А жена-то у тебя на что?

— Управы на этих баб никакой нету. Наказываю, наказываю купить, а она все забывает.

Гераська с Пронькой закурили.

— У тебя много дел? — кивнул на комбайн Пронька.

— Да не особо. Пускач надо заменить, проверить подборщик. А так комбайн добрый.

— А мне жатку штопать надо. Новую обещали, да кукиш показали.

У Гераськи сразу глаза оживились, воровски забегали по сторонам.

— Я и толкую, нет у нас порядка в колхозе. Ферму надумали механизировать. И на какой шут? Век свой бабы доили в хлевах да стайках и не лешия им не делалось. И еще бы доили — не барыни, руки бы не отвалились. А то на эту механизацию сколь ухлопают. Такие деньги. Ты только подумай. Раздали бы их колхозникам, не по одной бы тыще досталось. А тут еще какой-то овцеводческий комплекс затевают. А наш агроном-то што толкует: надо, дескать, весь тракторный парк на мощные тракторы заменять. Иначе, мол, ничего не получится с безотвальной обработкой почвы. Вот они опять и полетят, наши денежки-то. И на кой шут мне твоя безотвальная нужна? Ты мне лучше плати побольше. Тогда я и без всяких комплексов проживу.

Пронька слушал рокочущий голосок Гераськи. В селе друг про друга все знали, знали и про Гераську даже то, что спит он с женой только у стены, а с краю боится. Проньку удивляла жадность Гераськи. Он ежегодно сдавал на мясокомбинат по быку, увозил на рынок три-четыре чушки. Торговал поросятами. И ни копейки не тратил. За скотом жена ухаживала. Сено как свозит осенью, так оно и стоит в зародчике всю зиму. А он по чабанским стоянкам ездит, где зеленки выпросит, где овса, а если не дадут, так не постесняется и украсть.

Говорили, что Гераська на всякий случай даже в городе сберкнижку открыл. И все ему было мало. Нельзя сказать, чтобы и Проньке не нужны были деньги. Но он к ним относился как-то равнодушно. Получит зарплату, отдаст жене и на этом считал свою миссию выполненной. Вспоминал он о деньгах, когда им с Ананием нужно было выпить. И случалось это больше всего тогда, когда у обоих за душой не было ни копейки. И тут они начинали изобретать способ достать деньги и в этом находили удовольствие.

— Не пойму я тебя, Герасим. Детей у тебя нет. Водку ты не пьешь. Куришь, верно, табачок, так опять же больше чужой. И куда ты все хватаешь? Или на том свете в купцы думаешь податься? Опять же, поди, наши-то деньги там не в ходу.

— Тебе хорошо так рассуждать. Ты мотоциклы на верблюдов меняешь, вон какие деньги на ветер кидаешь.

— А что, Пронька широко любит жить, — хвалился Пронька. — Осенью после уборки новый мотоцикл куплю. Теперь уж в случае чего, так поеду в Монголию менять его на яка.

— А на кой леший он тебе сдался, як-то?

— Говорят, шерсть у него теплая. Пусть жена на зиму чулки вяжет.

— А пустят тебя за границу-то? — усомнился Гераська.

— Мне только подпить хорошо, а там я плевал на все границы, — разошелся Пронька. — Только на этот раз я уже не прогадаю, в придачу возьму еще козла.

— А козел-то еще зачем?

— Старые люди всегда держали при дворе козлов. Ты знаешь, дух от него какой? Так этого духа болезни разные боятся. И скот лучше при нем плодится.

— Ты, Прокопий, что-то не туда гнешь. Гусь хоть сдохнет в гнезде, а теленка не высидит. Столько же и корове от козла проку будет.

— Так он не вместо быка, а только присутствовать будет.

— А-а-а, разве так-то. И что ты думаешь, коров больше развести?

— Провались они пропадом. Я с одной-то коровенкой замаялся: то ей сено подавай, то хлев чини. В душе-то я свободный пролетарий. И эту бы пустил на мясо, да жена противится.

— А тогда козел к чему?

— Так, для интересу. Я без интересу жить не могу.

Пронька, разговаривая, поглядывал на свой комбайн, и только сейчас обнаружил, что на нем нет двух вариаторных ремней.

— Это твоя работа? — показал на комбайн Пронька.

— Да ты в своем уме? Ей-богу, не брал.

— Ты мне за бога не прячься. Неси сейчас же ремни.

— Где я тебе возьму?

— Или ты ремни принесешь, или я из твоей бороды для баб шиньон сделаю, — петухом наступал Пронька.

Алексей еще от мастерских услышал их перебранку и подошел.