Николай Кузаков - Рябиновая ночь

Аюша Базаронович вошел в кабинет к Нине Васильевне. Она сидела одна. Одета была в строгий светлый костюм. На лацкане пиджака блестели ордена и медали. И лицо у Нины Васильевны было строгим, задумчивым.

— Народ идет на собрание. Вы мне можете объяснить, что происходит?

— Ухожу с председателей, Аюша Базаронович, — устало ответила Нина Васильевна.

— Интересно. У нас в колхозе уходит председатель, и ни правление, ни партбюро об этом ничего не знают.

— Не поймете вы меня. Не могу я больше.

— Вы же коммунист.

— Вот поэтому и ухожу. Срок пришел, Аюша Базаронович. Больше не имею права сидеть за этим столом.

— А в райкоме партии о вашем уходе знают?

Нина Васильевна отрицательно покачала головой.

— Почему?

— Начнутся уговоры…

— И вы решили втихаря сбежать?

— Нет, я ухожу. Мне бояться нечего. Я на виду у людей жила. И уйти хочу с поднятой головой. И в свое время, а не тогда, когда меня попросят.

— Но делать это нужно не контрабандой.

— Дорогой мой, Аюша Базаронович, народ собрался, и отступать теперь некуда, — Нина Васильевна посмотрела на часы. — Нам пора.

Аюша Базаронович и Нина Васильевна вышли из правления колхоза и направились к Дворцу культуры.

— И кого же вы намерены выдвинуть в председатели? — спросил Аюша Базаронович.

— А вы как думаете?

— Среди колхозников кто-то распространил слух, что вы думаете предложить кандидатуру Ивана Ивановича.

— Ну и что же?

— Я против. И думаю, меня поддержит народ. Как к человеку у меня к нему нет претензий. У всех у нас есть какие-то свои недостатки. Но для председателя — это не та фигура. По-моему, он и состарился раньше времени, и не без вашей помощи.

— Спасибо за откровенность.

Во Дворце культуры разноголосый гуд. В некоторых колхозах после войны сменилось несколько председателей. Одних снимали за то, что они плохие руководители, и отправляли работать рядовыми колхозниками, а других за то, что они хорошие руководители, забирали в районные или областные учреждения.

В селе Озерном председательской чехарды не было. Все привыкли считать, что Нина Васильевна будет всегда председателем, и поэтому многие были удивлены, что она уходит.

Ананий с Пронькой сидели на заднем ряду. Впереди них о чем-то переговаривались Ефросинья Бугоркова, Аграфена Бянкина и тетушка Долгор. Ананий тронул рукой за плечо Ефросинью. Женщины прервали разговор, повернулись.

— Ефросинья, а ты-то зачем сюда явилась?

— Так что же я, по-твоему, не колхозница?

— Пронька говорит, ты в председатели метишь?

— А что бы мне не попредседательствовать? Женщина я во всех отношениях самостоятельная. Хоть и не мужняя, но блюду себя, и греха за мной не водится. С этой стороны я больше всех подхожу для той должности.

Ананий плутовато подмигнул Аграфене, та понимающе улыбнулась.

— Я что-то не пойму тебя, Ефросинья. Колхозом-то ты думаешь править головой или грешным местом?

Сдерживая смех, вокруг выжидающе смотрели на Ефросинью.

— Так оно как глядеть. Выйду я в председатели, от вас, охальников, отбоя не будет. Сделай только одному поблажку, потом хоть распущай колхоз.

— Так ты говоришь, бросила грешить?

— Напрочь. Об этом все знают, живу, как невинный младенец.

— А зачем же к тебе на зорьке старик Игнашка бегает?

— Девонька, да вы послушайте, что он мелет, — обратилась за помощью к Аграфене и тетушке Долгор Ефросинья. — Наговоры это. Да у старика Игнашки уж мочи нет штаны-то застегнуть. Какой же из него греховодник?

— Так ты откуда знаешь?

— Ах ты бесстыжая твоя рожа! Чтоб на твоем поганом языке болячка соскочила! — плевалась Ефросинья…

Арсалан с Алексеем сидели в центре зала.

— Ванька теперь на тебе отоспится, — посулил Арсалан.

Алексей покосился на Ивана Ивановича, тот, возле окна разговаривал с Маруфом Игнатьевичем.

— Может, лучше тебе сразу уйти в другой колхоз?

— Нет, Арсалан, я никуда не побегу. Мы не мальчики, в случае чего, разберемся. Верно, сложней будет работать, но что поделаешь.

— Говорят, Анна к Ваньке возвращается.

Анна, Дарима и Дина сидели на три ряда впереди.

— Не знаю…

На сцене появились Аюша Базаронович и Нина Васильевна. Зал ворохнулся, и голоса начали стихать. Аюша Базаронович сел за стол, а Нина Васильевна прошла к трибуне, окинула взглядом зал. Установилась тишина. Все смотрели на эту невысокую женщину с сединой в волосах и ждали, что она скажет. А Нина Васильевна медлила, точно не решалась начинать разговор.

— Товарищи, председателем я стала в самый трудный день для нашей Родины. Двадцать второго июля тысяча девятьсот сорок первого года, — с хрипотцой заговорила Нина Васильевна. — Тогда мне было двадцать четыре года. А теперь уж вся голова побелела. От той девчонки до седой женщины расстояние немалое. Не все знают, кто сидит здесь, в зале, как порой трудно было. Да только я не жалею, что такой дорогой пришлось пройти. Вот этот орден Трудового Красного Знамени, — Нина Васильевна дотронулась до ордена, с которого начинался длинный ряд наград, — мне дали за то, что мы — бабы, старики да подростки сами от голода пухли, а снабжали фронт хлебом и мясом. Стреляли пушки, ходили в бой танки, летали самолеты только потому, что мы день и ночь не покладали рук. Далеко наше село было от фронта, да только мало уцелело домов, куда бы не заглянула смерть. От горя на глазах седели матери, старились вдовы. Но мы выстояли. Мы победили.

Зал слушал, затаив дыхание.

— Второй орден Трудового Красного Знамени мне дали за то, что не опустили мы руки и после войны. Сто двадцать мужиков не вернулись с фронта в наше село. И опять же нам, бабам, пришлось садиться за тракторы, пасти овец и брать в руки топоры, чтобы строить дома и школы. Мы и разруху победили. А этот враг тоже страшный был.

Нина Васильевна глотнула из стакана воды. Зал молчал. Сотни глаз смотрели на нее, многие впервые слышали о том, что было сделано ею в жизни.

— Орденом Ленина меня наградили за то, что мы с вами вскоре после войны не только справились с разрухой, но и создали самое крупное овцеводческое хозяйство.

Нина Васильевна рассказала, за что ей дали второй орден Ленина, «Знак Почета», три медали.

— Не для похвальбы я все это говорила. — Нина Васильевна помолчала, а потом просто и деловито сказала: — Ухожу я сегодня со своего поста, вот и хотелось взглянуть, как мы с вами жили. И прямо скажу, краснеть нам с вами не за что. Не подумайте, что легко мне было решиться на такой шаг. Я много ночей не спала, все маялась, как мне быть. Жила всю жизнь в заботах. Лишний раз некогда было в книжку заглянуть. И не заметила, как время-то убежало вперед.

Партия новые задачи поставила перед нами. Пришло время и село на промышленную основу ставить. Дела предстоят большие. Перестроить все хозяйство — дело нешуточное. Годы потребуются. Тут нужен такой председатель, у которого плечи крепкие, глаза зоркие, голова толковая, чтобы видеть далеко умел, чтобы сердце у него было беспокойное.