Вера Дорофеева - Истории без любви

Еще покоились на тарелках банкетного стола рыжебокие фирменные котлеты под загадочным названием «Беф «Динамо», еще торчали из недоеденных салатов мельхиоровые ложки, еще слезливо блестела в бутылках оставшаяся «Столичная», но банкет шел к концу, и день, хлопотливый, трудный, изматывающий, долгожданный, уже закатывался бесповоротно.

«Черемшина» закончилась. На мгновение пары на площадке беспомощно остановились. Но саксофонист-разбойник вновь подмигнул трубачу, контрабасист плотней схватился за гриф инструмента, и пианист-меланхолик обреченно ударил по клавишам. «Раз... два... три! Казачок!» — проорали музыканты, как солдаты на плацу. И тотчас рванулась в буйстве танца человеческая масса внизу и испуганно и дробно застонал паркет площадки.

— Может, пойдем потанцуем? — спросил Евгений у Леси.

— Что-то не хочется. Лучше посидим вдвоем...

Весь этот неестественно длинный день они были вдвоем, хотя и на людях. Только на час их разлучили события там, в просторном конференц-зале чужого института, где проходила защита.

Микрофон, как всегда по «закону подлости», отказывал в самый неподходящий момент. И хотя Леся Дейнеко сидела в первом ряду, она могла расслышать лишь отдельные слова из Женькиной речи. Дома не раз и не два, тренируясь, он произносил вступительное слово. Получалось довольно внушительно. Но здесь, в зале, перед длинным столом, за которым монументально-значительно восседали члены ученого совета, ее Женька, неторопливый, основательный и невозмутимый с виду, был тюфяк тюфяком.

Иногда неведомые контакты срабатывали. И тогда голос соискателя звучал убежденно и уверенно. Какой-то седовласый человек, рослый и подтянутый, все время то выходил из зала, то возвращался. Стараясь не скрипеть креслом, он осторожно садился рядом с Лесей. Когда микрофон отказывал и речь Евгения вновь превращалась в неразборчивое бормотание, Леся слышала, как этот человек говорил самому себе: «Нет, не понимаю. Все равно не понимаю...»

Наконец, страдания Евгения кончились. И он, взмокший, усталый, какой-то неведомый ей, отстраненный, пошел со сцены. Незнакомый сосед торопливо встал, вновь вышел из зала, и Женя с облегчением опустился рядом с ней, отчаянно заскрипев креслом. «Ну как?» — успел спросить он. Леся только собиралась ответить, как энергичным, спортивным шагом к трибуне подошел оппонент. Он привычно щелкнул по микрофону. На секунду в динамиках раздался протяжный вой. Но потом они исправно и гулко повторили многозначительное «гм... гм...» оппонента. Говорил он минут десять. Не больше. И все в этой речи было для Жени и Леси отрадным. Не раз и не два звучали такие слова: «Работа на уровне самых передовых мировых стандартов», «потенциал для солидной докторской диссертации», «весомый вклад в развитие данной области науки». И Леся видела, как от этих определений расслабляется, словно обмякает, ее Женька. Бывший сосед опять вернулся в зал. Только теперь почему-то прошел прямо на сцену и уселся во втором ряду президиума. Он внимательно слушал оппонента. И хотя микрофон уже работал без перебоев, разнося по залу уверенную речь выступавшего, Лесе вдруг показалось, что она вновь услышала недоуменное бормотание: «Нет, не понимаю. Все равно не понимаю».

Потом были другие выступления. В них тоже прозвучало немало лестных слов в адрес соискателя. Но были они краткими, сжатыми. И вряд ли Женя пришел в себя, а уже настала пора вновь подниматься на сцену. И опять, Леся даже не заметила, когда седовласый незнакомец вновь очутился в соседнем кресле. На этот раз он не бормотал себе под нос, а внимательно слушал Евгения. А тот по установившейся традиции благодарил за внимание ученый совет, оппонентов, директора института и непосредственного руководителя — Шефа.

Защита прошла единогласно, ни одного черного шара. В коридоре ребята из отдела шумно поздравляли Женю и Лесю. И среди возгласов: «Силен, старик!», «А мы что говорили?», «Держался молодцом!» — вдруг прозвучал непривычно чинный голос:

— Искренне поздравляю, Евгений Александрович! Все прекрасно. Особенно радостно мне было узнать, что у такого прославленного ученого, как академик Патон, такие талантливые ученики. Работа бесспорна. Но мне хотелось бы поговорить с вами поподробней. Обсудить кое-что. Я понимаю, вам сейчас не до меня. Но будет время...

Когда он с достоинством отошел, Леся спросила шепотом:

— Кто это?

И так же шепотом Женя пробормотал:

— Противник помер один.

— Тот самый ученый секретарь?

— Тот самый...

Оркестр, наконец, удалился на перерыв. Пустовавший банкетный стол вновь обрастал размявшимися, хорошо поработавшими людьми. Официанты потянулись из кухни, разнося кофе и мороженое.

Шеф произнес тост за преданность делу и твердость в пути, проявленные не только дорогим Женей Дейнеко, но и его очаровательной спутницей. Сложному и тонкому искусству тамады он научился у своих многочисленных кавказских друзей.

Евгений слушал его и думал: «Да полно! Неужели этот искусно витийствующий застольный оратор — сдержанный, едкий Шеф, с которым я спорил не раз и не два, на кого обижался, кто отчитывал меня, как мальчишку, и к кому я бросался за помощью в самые отчаянные минуты последних лет?»

Он быстро обвел глазами присутствующих. И лицо Вали Белогуренко привлекло его внимание. Удивительное сочетание обиды, радости и необычайной горечи отражалось на нем. Валя тоже внимательно слушал Шефа и думал: «Пять лет назад, только четче и короче, Шеф высказал ту же мысль на моем банкете. А потом заставил совершить «крутой вираж». Может быть, Шеф был прав, этого требовали интересы дела. Но что из того? Почему я должен был бросить свою тему и начать другую? Где гарантия, что завтра Шеф не потребует того же от Дейнеко? И как в подобной ситуации поведет себя Евгений? Скорее всего повернется и уйдет. Он парень крепкий. Но ведь и в нем тоже необычайно развито чувство долга или чего-то другого, чему нет названия. И Шеф это знает».

Белогуренко почувствовал пристальный взгляд Евгения, встретился с ним глазами, улыбнулся и поднял рюмку: «За тебя, Женя!» Тот понимающе кивнул...

Оркестр вновь, в последний раз в этот вечер, занимал места на капитанском мостике. Кончился долгий день, завершивший целый этап жизни младшего научного сотрудника Дейнеко. На смену ему спешил другой день, чтобы начать новый отсчет жизни уже кандидата технических наук Евгения Александровича...

Ранним утром по пустынным улицам Киева ползли три мощных грузовика-трайлера. Впереди ехали мотоциклисты ГАИ, охраняя колонну от случайных дорожных происшествий. Закутанная в брезент, разобранная К-700 транспортировалась на полигон. В кабине одной из машин сидел Василий Загадарчук. Путь его с этой машиной, начинаясь от заводских ворот, пролег через открытую площадку полигона, прожженные южным солнцем степи по летней трассе. А потом будут вьюжные северные ветры, которые властвуют там, в высоких широтах за Уралом, зимой, где К-700 получит настоящее боевое крещение.