Андрейс Дрипе - Последний барьер

Валдис отрывает взгляд от письма. Слышатся тихие шаги. Кто-то идет по залу, негромко скрипнули ведущие на сцену ступеньки. Валдис прячется за кулисами. Когда с ним Расма, он должен быть один. Он не может читать ее письма в спальне отделения, где всегда норовят заглянуть через плечо и отпустить похабщину.

На погруженную в сумрак сцену поднимаются Бамбан и Цукер.

— Туч нагнало. Если дождик пойдет, все будет как надо, — тихо говорит Бамбан, обворачивает руку тряпкой и подходит к старому роялю.

— Думаешь, они с собаками погонятся? — спрашивает Цукер.

— Береженого бог бережет.

— Милицейские псы не умнее мусоров, — говорит Цукер. — Табаку сыпануть, вот и нюху каюк.

— Крышку придержи, чтобы пальцы не отдавила! — командует Бамбан.

— А может, и тут краснухой намазали? — Цукер проводит пальцем по краю крышки рояля.

Они вдвоем копошатся в брюхе инструмента. Отзывается мелодичным звоном нечаянно задетая струна. И вот Бамбан выпрямляется в полнейшей растерянности. Он произносит только одно слово:

— Пусто…

— Еще помацай.

— Я же знаю, куда засунул. Не иголка ведь. Пронюхали, суки!

С досады Цукер сочно матерится.

— Заначка была что надо. Но кто же забрал — лошки или какой сырок надыбал [9] Надыбать — найти, наткнуться. ? Дай-ка закурить!

Они закуривают и глядят исподлобья на черный ящик рояля.

— Надо завиться [10] Завиться — сбежать, уйти. все одно. У Епитиса чего-нибудь будет пожрать.

— Будет не будет, но тут-то какой был кешер [11] Кешер — еда, продукты. ! Сам лучше бы срубал, — сокрушается Бамбан.

— Когда точно юза даем? — спрашивает Цукер.

— Жук сегодня все скажет.

— Носа придется оставлять здесь.

— Что поделать. Быстро завалился. Ну и хорошо, пайка теперь меньше, а Нос жрать здоров.

Вдруг они вздрагивают и испуганно глядят в угол, где притаился Валдис. У него от вздоха зашуршало спрятанное за пазухой письмо. Кулиса до пола не достает, и Цукер замечает ботинки стоящего.

— Там кто-то есть, — сдавленным голосом говорит он и протягивает трясущийся палец.

— Коцы колониста, — шепотом отвечает Бамбан и, отступив немного, отрывисто приказывает: — Вылезай!

Валдис выходит из укрытия.

— Ах, это ты! — растягивая слова, говорит Бамбан. — За нами лягавишь, мокрятник? Кто подослал?

— Никто, — говорит Валдис.

— Не крути шары! — рычит Бамбан. — Слыхал, про что мы говорили?

— Слыхал.

Цукер с Бамбаном переглядываются. Ни тот, ни другой не знают, как теперь следует поступить. Бамбан выхватывает небольшой нож, в тот же миг Валдис хватает за ножку табурет и замахивается. Стоит и смотрит. Сделав шаг вперед, останавливается и Бамбан. В коридоре слышны голоса и шаги. Нож исчезает, Валдис опускает табуретку.

— Жук пусть решает, — говорит Цукер Бамбану и, вытянув вперед челюсть и перекосив все узкое, как бы приплюснутое с боков лицо для придания ему наистрашнейшего выражения, шипит сквозь зубы: — Про то, чего слышал, никому ни слова! Иначе — могила!

И они с Цукером мгновенно убираются со сцены.

Валдис работает в малярном цехе. Он расположен отдельно от механических мастерских, рядом с отделом техконтроля и складом готовой продукции. В перерывах он старается держаться поближе к мастеру и ребятам, чтобы не остаться одному и избежать предстоящего разговора или чего-нибудь похуже, но Зумент подходит к нему, ни от кого не таясь, дружески кладет руку на плечо и предлагает отойти в сторонку.

— Я далеко не пойду, — говорит Валдис.

— А далеко и не надо, — миролюбиво говорит Зумент. — Не пугайся загодя!

— Я не пугаюсь.

— Ты парень не из трусливых. Я тебя еще в этапе заметил. Люблю таких. Сразу видать, за мокрое дело сидишь.

Валдис пропускает похвалу мимо ушей.

— Случайно подслушал или кто поднатырил? — Зумент без перехода делается жестким, в голосе слышится угроза.

— Случайно. Они сами на меня наскочили.

— Так я и думал. Растрепались, как бабы, а потом со страху чуть не наложили в штаны и бегом ко мне оправдываться. Ладно, раз узнал, так знай. Все, как они говорили, так и есть! — сегодня ночью мы этому пансионату скажем гуд бай. Хватит тут мантулить за корку. Ну, а ты что?

— Ничего. Дело ваше.

— Иностранный язык знаешь какой-нибудь? — неожиданно спрашивает Зумент.

— Английский, но неважно. — Вопрос несколько сбивает Валдиса с толку. При чем тут вдруг иностранный язык?

Зумепт стоит, засунув руки в карманы, и думает.

Поднимает голову, испытующе смотрит на Валдиса и опускает глаза.

— Экзамен сдавать не придется. Понимаешь, мы ведь по-заграничному ни бе ни ме. — И тогда, решившись, нахмурив лоб, шепотом говорит: — Давай вместе завьемся. Вместо Носа.

— Куда?

— Потерпи. Уйдем за забор — узнаешь.

— А если я не соглашусь?

— Дурак будешь. Силой не потянем. Но в таком случае постарайся забыть, что у тебя во рту есть язык.

— Я подумаю.

— Подумай, подумай, только не тяни резину. Ночью сразу после первого пересчета подрывай из отделения вместе со мной.

Зумент поворачивается и уходит. Валдис возвращается в малярку.

Пульверизатор в его руках жужжит, словно оса, и в помещении стоит белесый туман, едко пахнущий ацетоном. Вначале, несмотря на вентиляцию, по вечерам трещала голова, тошнило и в ушах звенели колокольчики, но все это давно миновало. Ацетоновый смрад стал привычным.

Работа однообразная, но Валдису доставляет удовольствие смотреть, как грубые и нескладные металлические части на глазах у него превращаются в блестящие свежей краской, чистенькие электронасосы. В этом есть что-то от волшебства, а он, Валдис, — волшебник, легким мановением руки с серебристым пульверизатором покрывающий тонким слоем нитроэмали темное железо, завершающий труд, начатый токарями, слесарями и сборщиками. Именно ему приходится ставить последнюю точку и видеть воочию результат общих усилий. Когда насос покрашен, остается стереть тряпкой солидол, которым предварительно была смазана черная металлическая табличка, на которой выбиты название машины, номер и дата изготовления. В углу на табличке стоят буквы «ТКН» — трудовая колония несовершеннолетних. Несовершеннолетние работают неплохо, спрос на насосы велик. Недаром так часто прибегает в малярку начальник производственного отдела, крепкий мужчина с одутловатым красным лицом. «Ну, сколько сегодня?» — спрашивает он и, не дожидаясь ответа, самолично пересчитывает, шевеля губами, готовые насосы. Сколько бы их ни стояло на железном полу, ему всегда мало, и он, недовольно проворчав: «Всего-то!» — вылетает в дверь и бежит организовывать и проталкивать, бранить и «принимать меры».

Сегодня раздумья Валдиса безрадостны, и работа не доставляет удовольствия. Рука движется механически, а голову заполнила гулкая и нежданная пустота. То, о чем он раздумывал бессонными ночами в камере следственного изолятора и в спальне отделения, о чем мечтал, глядя на ограду зоны, внезапно само далось в руки. Можно подумать, кто-то подслушал его тайные помыслы и, зная, что Валдису одному с этим не справиться, подослал Зумента. Пути и способы, как преодолеть рубеж между «здесь» и «там», нашли за него другие и все решили. Остается лишь дать согласие, и сегодня же ночью он станет свободным. Не будет больше ни часовых, ни запретной полосы, ни серой ограды в несколько метров высотой, что отсекает взгляд от остального мира. Валдису уже щекочет ноздри аромат хвои, он слышит журчанье ручьев по камушкам. Это ощущение порождает дивную легкость, и кажется — жужжит вовсе не пульверизатор, а собственный мозг. В голове бьется, пульсирует одна мысль, одно слово — «бежать», и Валдис больше не в силах от нее отделаться, управлять ею. «Бежать» стало больше него самого, овладело им, заставляет дрожать пальцы мелкой дрожью и сушит во рту. Надо все взвесить, попытаться спокойно обдумать, чтобы действовать разумно и хладнокровно, но мозг не подчиняется и знай шурует: «Ты можешь бежать, бежать, бежать».