Андрейс Дрипе - Последний барьер

Следующим шагает отделение Киршкална. Как он и предполагал, команды звучат слишком тихо и робко.

Киршкалн, мрачный и подавленный, стоит с краю и, не обращая внимания на сидящих на трибуне, скучно глядит на поле. Он знает, что ребята маршируют хорошо, надеялся на одно из первых мест, теперь же ничего хорошего ждать не приходится. Повороты на месте получились более или менее сносно, но когда приходится их выполнять на ходу, сразу видно, что заместитель Иевиня находится в полном смятении, команды подает то слишком рано, то слишком поздно Вот отделение сделало поворот как раз напротив баскетбольного щита и браво шагает прямо на опору. Можно бы принять в сторону и без команды, но правофланговым — Зумент. Он даже не помышляет избежать столкновения, так и прет на трубчатый переплет опоры.

Строй ломается, ребята — кто лезет под железные трубы, кто перешагивает через них. Запоздалая команда расстраивает ряды еще больше. Новоиспеченный командир ошалело смотрит на всю эту сумятицу и не знает как спасать положение.

После долгой толкотни и неразберихи ребята безо всякой команды строятся заново и с опаской поглядывают на полковника. Киршкалн, нахмурив лоб, отворачивается. Теперь тут уже ничем не помочь. А как мучился на тренировках бедняга Мейкулис, чтобы согласовать на ходу движения рук и ног! Делает шаг левой ногой — и левая рука сама поднимается вверх.

— Это отделение, в котором вчера председателя ножом пырнули, — слышит Киршкалн пояснения Озолниека.

— Пусть командует заместитель! Или его тоже пырнули? — В голосе полковника слышен упрек.

Озолниек опять что-то говорит, наверно, пытается объяснить, что Иевинь всего несколько дней, как стал командиром, что недавно освободили Калейса, что, но существу, сейчас командует заместитель заместителя.

Киршкалн не слушает, но ощущает на себе взгляд полковника. Сутулый, в плохо пригнанной форме, он безусловно не может вызвать большой симпатии.

Отделение терпит окончательное фиаско, когда уходит с песней. Кто-то запевает слишком рано, потому что не дан счет под ногу «раз, два, три, четыре», и над полем, словно крик ишака, несется громкое и одинокое: «И-эй…» Запевала растерянно осекается, следует безмолвная пауза, после чего Зумент, словно в насмешку, истошно тянет тот же самый звук второй раз.

И это все, что довелось гостям услышать от «Эй, шагай…», а Мейкулис до того расстроен, что отстал и снова ковыляет не в ногу, взмахивая обеими руками одновременно вперед-назад.

В тот момент, когда председатель совета отделения «настоящего воспитателя» принимает большой никелированный кубок и все громко хлопают в ладоши, Бамбан проскальзывает за угол школы, толчком распахивает незапертое окно и залезает в свой класс.

Схватив мел, размашисто пишет во всю доску короткое слово, которое нередко украшает стены общественных уборных, затем кидается к шкафу, выволакивает оттуда охапку бумаг и старых тетрадей, раскидывает их по надраенному полу, быстро распихивает ровные ряды парт и выпрыгивает в окно, успевая пристроиться к колонне, марширующей со спортплощадки.

Гости обошли общежития и направляются к школе.

По дороге Аугсткалн рассказывает Ветрову о специфике учебного процесса, иногда уточняя у Озолниека только отдельные мелочи. Контролер отпирает двери школы, и в нос ударяет скипидар от свеженатертого паркета. Полковник на ходу проводит рукой по радиаторам отопления и, подняв ладонь, критически ее рассматривает — не пристала ли к ней пыль, Но этот прием проверки всем давно известен, так что подоконники и радиаторы помыты с особой тщательностью.

— Ничего, начали понимать толк в гигиене, — удовлетворенно говорит полковник.

В учительской полистали классные журналы.

— Двоек много, с неуспеваемостью плохо боретесь.

— Да, образцовой нашу школу назвать трудно.

— Но учителям ведь выплачивают двадцать пять процентов надбавки. Пусть и работают на сто двадцать пять процентов мощности, — смеется полковник.

— Учителя стараются, да не все зависит от них, — замечает Озолниек и думает, что в этих условиях и стопроцентная надбавка не компенсировала бы трудности работы. — По сравнению с осенью неуспевающих значительно меньше.

— Всегда может быть лучше, чем есть, — говорит Аугсткалн и поднимает палец. На это трудно что-либо возразить.

Все направляются в классы. По пути Озолниек рассказывает об учительнице Калме, о ее самоотверженной любви к своему труду. Ей по праву полагалось бы звание «Отличника народного образования», и, отворяя дверь класса, начальник как раз об этом собирался сказать.

— Прошу, — говорит он и отступает на шаг, чтобы пропустить полковника первым, но, окинув класс быстрым взглядом, бледнеет. Рука судорожно дергается, как если бы она хотела сделать самое нужное в этот момент движение — схватить полковника за локоть и вытащить его назад в коридор, но затем бессильно опускается.

— Это что же, мне адресовано? Красиво, что и говорить, — словно издали доносится голос полковника.

Вечером, перед отъездом, полковник, несмотря на внешнее добродушие и благорасположение, скрупулезно перечисляет обнаруженные недостатки, и Озолниек прекрасно знает, что про надпись в классе Аугсткалн забудет не скоро и при случае не раз о ней напомнит.

Озолниек выслушивает начальство со вниманием, но без чувства особой тревоги или огорчения. Таковы будни колонии. Жаль только Калме.

Наконец гости прощаются и отбывают, а Озолниек, в ту же минуту о них позабыв, сразу идет обратно в зону, чтобы принять участие в собрании в отделении Киршкална.

Киршкалн встречает его не в очень приятном расположении духа. Причина не только в событиях этого дня. Воспитатель не согласен с мнением начальника по поводу Иевиня.

— Выходит, из-за Зумента надо наказать Иевиня тоже. Это несправедливо. Мальчишка и без того изрядно пострадал.

— Ничего не попишешь, надо наказывать обоих, Иевинь не имел права затевать драку.

— Но Зумент его спровоцировал! Издевался над ним, председателем совета отделения.

— Вот именно: Иевинь — председатель, тем более он не смел пускать в ход кулаки. Как ты этого не понимаешь! — Озолниек строго смотрит на Киршкална. — На глазах у всего отделения командир дерется. Хороший пример, нечего сказать! Хочешь возвращения к старым временам, когда авторитет опирался на силу?

— Формально ты, может, и прав, но по-человечески — нет, — стоит на своей точке зрения Киршкалн. — Таким зументам кулаком иной раз докажешь скорей и втолкуешь больше, чем длинным разглагольствованием.

— И все-таки смирись с моей, пусть формальной, правотой. В колонии дракам должен быть положен конец.