Андрейс Дрипе - Последний барьер

Колонисты выстраиваются на спортплощадке и ждут результатов жеребьевки, которая определит порядок выхода отделений.

— Как оцениваете нынешнее состояние колонии?

Конечно, я имею в виду не сегодняшний парад, а истинное положение дела, — как-то ни с того ни с сего спрашивает подполковник.

— Почему вы думаете, что то, что вы видите сегодня, не отвечает всамделишному состоянию? — Озолниек улыбается и пристально смотрит на Ветрова.

— Я вас понимаю, — подполковник отвечает тоже с улыбкой, — но, к сожалению, я практик. До сих пор был начальником колонии для взрослых. — И Ветров называет номер места заключения.

— А как вы отвечали начальству, когда там работали?

Они обмениваются понимающими взглядами я смеются, довольные друг другом. После небольшой паузы подполковник задумчиво говорит:

— Да, с подростками работать намного трудней, чем со взрослыми.

— Я придерживаюсь того же мнения. Но многие считают наоборот.

— Да, — соглашается Ветров. — Рассуждают так: взрослые, мол, совершают более тяжкие преступления, и потому они трудней в обращении. Практика этого не подтверждает. Насколько я мог заметить, мышление взрослых заключенных значительно ближе к реальной жизни, они умеют рассуждать более трезво. У меня самые большие трудности бывали тоже с ребятами, которые поступали из колоний для несовершеннолетних. Конечно, бывают исключения, но на то они и исключения.

— Возможно, менее обдуманные, но тоже серьезные преступления встречаются и у моих, и все только из-за ветра в голове, — говорит Озолниек.

На баскетбольную площадку — она как раз напротив трибун — выходит первое отделение. Сначала требуется исполнить повороты на месте, затем на ходу, и в заключение каждое отделение должно пройти со своей песней. Глядя на колонистов, Озолниек говорит:

— Давеча вы спросили об истинном состоянии. Можно сказать, неплохое. Если бы дела обстояли плохо, такой парад было бы не организовать. Как говорится, на круг я поставил бы по пятибалльной системе тройку с плюсом, а может, даже четверку. Но были времена, когда тройку с минусом было не натянуть. Кое-что сделали и будем делать впредь.

— И каким, по вашему мнению, должно быть главное направление?

— Главное, направление? — Озолниек на мгновение задумывается. — Есть несколько главных направлений, но вкратце я сформулировал бы приблизительно так: надо обеспечить ребятам активное участие в полезных мероприятиях, чтобы они могли показать, что и они способны на хорошие дела. Это вселяет веру в собственные силы. Причем мероприятия должны быть не лишены некоторой романтики, и надо, чтобы в основе взаимоотношений с колонистами было обоюдное уважение, доверие и справедливость.

— А что необходимо для того, чтобы это можно было осуществить?

— Здесь, в колонии, требуются энтузиасты: воспитатели, учителя, мастера. У вас же, в управлении, — работники, способные понимать существо нашего дела и не буквоеды. Кроме того, не плохо было бы помнить о том, что колонии для подростков — в первую очередь воспитательные заведения, а производство — это уже второстепенное дело.

Подполковник трет лоб, снимает фуражку и кладет ее рядом на скамью. На солнышке становится жарко.

— Н-да-а, — произносит он после минутного раздумья, переводит ненадолго взгляд на марширующих воспитанников; отделение, которое проходит сейчас, не очень дружно запевает песню. Затем опять обращается с вопросом: — Но ведь труд и учеба в школе наравне с полезностью приносят также и веру в свои силы. Разве не так?

— Да, вы правы, но если поглубже вникнуть в специфику колонии для несовершеннолетних, то не всегда это так. Фактически колония в некотором роде заезжий двор. И время пребывания тут слишком короткое, да и умишко у ребят еще не ахти какой. На свободе возможности учиться и работать были гораздо шире, чем у нас. Они разве этим воспользовались?

— Там была также возможность не учиться и не работать.

— Хорошо, но подневольная учеба и подневольная работа, когда смотрят за ограду и думают лишь о том, когда придет избавление от этих мук, разве может принести удовлетворение и веру в свои силы?

— Надо сделать так, чтобы это не были муки.

— Но как?! Легко сказать — надо. Каким образом?!

Подполковник молчит.

— Надо как-то заинтересовать, показать перспективу, — не слишком уверенно говорит он. — Не верю, чтобы все относились к занятиям и работе, как к ярму.

— Конечно, не все, но о тех речь и не идет. Большинство все-таки делает лишь предусмотренное нормой — на слабую троечку, а некоторым трудно даже это. — Озолниек выжидательно глядит на подполковника, затем энергично продолжает: — Наши воспитанники не приучены смотреть в далекое будущее, не привыкли задумываться над целями, которые можно достичь лишь ценой больших усилий. Они по чужим карманам лазили тоже потому, что это получалось легко и быстро. Были бы денежки в руках, а что потом — над этим голову не ломали. На мой взгляд, нужны мероприятия, которые не заставляли бы подолгу ждать результатов. Надо предоставлять им возможность делать что-нибудь хорошее с той же быстротой, с какой они совершали дурное; надо приучить их к мысли, что для них это посильно. Пес бежит следом, если видит колбасу. Это звучит грубо, но отражает существо дела. Такую вот колбасу и надо держать перед носом у ребят — сперва поближе, потом все дальше, пока они не научатся видеть, какие перспективы открывает перед ними школа, ремесло, которым они овладевают.

— Что ж, мысль вполне достойная, — говорит Ветров, — хотя известно, что легкий успех не воспитывает.

— Приведите-ка пример!

— Один из примеров — эта спортплощадка — перед вашими глазами. Нельзя сказать, что плохой, правда?

— Да, любая средняя школа может позавидовать, — соглашается подполковник.

— Четыре года назад болото было. Когда ребята гоняли тут по кочкам мяч, грязь летела во все стороны даже летом. Попотеть пришлось крепко. Проложили дренаж, привезли дерн, и осенью было готово. Открывали торжественно. Пригласили и тех воспитанников, что были уже освобождены. — Озолниек умолкает, будто перед его взором ожил день открытия. — Времени, времени у нас слишком мало. Едва удается раскачать парнишку, глядишь, он уже и выпорхнул от нас.

Выходит отделение воспитателя, командовавшего строем в момент прибытия гостей. Ребята маршируют отлично.

— Лихо, лихо! — удовлетворенно восклицает Аугсткалн. — Кто воспитатель отделения?

Озолниек называет фамилию воспитателя, рапортовавшего подполковнику перед строем.

— Тогда нет ничего удивительного. Настоящий воспитатель вот таким и должен быть.

— Другие отделения тоже не плохи, — говорит Озолниек, поскольку этот воспитатель как раз не из лучших. Научить хорошо маршировать еще не означает хорошо исполнять все свои обязанности.