Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

— А ты уже замерзла.

Мариора хотела снять пальто, но Дионица спрыгнул с каруцы, надвинул пониже на лоб высокую смушковую шапку и в одном иличеле поверх рубахи пошел рядом, держась за передок.

— Вот так мне будет жарко. Сиди.

Мариора заспорила было, но Дионица только улыбался, глядя на нее, и глаза его были синие и яркие, как безоблачное небо в жаркий летний день.

— Опять грустишь?

— Будешь веселой! — нахмурилась Мариора.

— А ты не принимай все так близко к сердцу, — сказал он. — Ведь в нашем доме немцев нет. Ну, а остальное… как-нибудь уладится. Главное, не унывай…

— А как это уладится как-нибудь?

— Ну как? Что, я знаю?

— А кто будет знать? Кошка? — вспыхнула Мариора. — Ты грамотный, ты пять классов кончил; это мне простительно не знать…

— Не сердись, Мариора, — нежно улыбаясь, попросил Дионица. — Ты девушка, тебе это не идет.

— А кому идет? — не унималась Мариора.

— Ну, нам, ребятам, — полушутя, полусерьезно проговорил Дионица.

— Ты, может, еще скажешь, что женщинам и учиться не нужно?

— Нет, учиться можно…

— Кир иначе говорил…

— Да, — согласился Дионица. — Он иначе смотрел. Ты не обижайся, Мариора, но я что-то мало верю, что женщины могут во всех делах участие принимать…

Разговор их слушала Марфа. Она повернулась всем телом и вдруг перебила сына:

— Ты что это разговорился там? — И, прищурив удивительно молодые глаза на исчерченном ранними морщинами лице, заговорила: — Отец твой, Дионица, дай бог на том свете ему самого лучшего, часто говорил мне: «Баба без мужика — что сапка без ручки». Видит бог, сколько раз я вспоминала об этом, как осталась одна. Вот и сына учила, и дом не хуже, чем у людей… А будь грамотной, разве б только это могла делать? Мариора, ты слышишь, я это и тебе говорю!

— Слышу.

Дорога к городу шла узкой долиной, огороженной крутыми холмами, склоны их были изрыты ручьями и покрыты густой щеткой пожелтевшей и побуревшей травы; кое-где на склонах, прижавшись друг к другу, паслись овцы. В низинах неторопливо бродили коровы. Эти, наоборот, держались друг от друга на расстоянии, старательно выискивая на сухих, истоптанных полях еще зеленую траву, и лениво обмахивались хвостами.

На последнем повороте перед городом в лощине был родник. Он давно служил человеку. Вода вытекала из трубки, вделанной в полукруглую известняковую плиту.

У родника волы привычно остановились. Дионица напоил их из каменного корытца, в который стекала вода из трубки. И хотел уже трогаться, как вдруг из глубины лощины, из зарослей тутовника вышли и направились к ним два человека. Мариора заметила, как побледнела и тревожно взглянула на поклажу каруцы Марфа, нахмурился Дионица. Незнакомцы оба были средних лет, одеты по-крестьянски, только из-под иличелов виднелись красноармейские гимнастерки. Один из них, с рассеченной шрамом нижней губой, по-молдавски обратился к Марфе:

— Из Малоуц, мэтушэ? [36] Мэтушэ — обращение к старой женщине (молдавск.) . Что, стоят там гитлеровцы?

— Стоят… — еще не оправившись от испуга, сказала Марфа.

Товарищ тронул его за рукав и заговорил вполголоса. Мариора не поняла ни слова, но вздрогнула, угадав: он говорил по-русски.

Потом первый попросил хлеба, и Марфа, участливо взглянув на него, отдала вею мамалыгу, которую они взяли с собой в город, и два больших куска брынзы.

Когда каруца выехала из лощины, Марфа задумчиво сказала:

— Говорят, партизаны в лесу появились… Не они ли? И ведь ничего не боятся!

Если родные, раздольные поля еще молчали о войне, то город говорил о ней каждой своей улицей.

Полуразрушенные дома холодно смотрели на прохожих. Торопливо проходили люди, то и дело виднелись серовато-зеленые мундиры гитлеровских солдат и зеленые — румынских.

Рынок встретил каруцу Стратело торопливым, озабоченным говором. Мелькали сытые, внимательные лица скупщиков, недовольные, ищущие — горожан; эти, как сговорившись, ругали базар за то, что с каждым днем росли цены. Было очень много нищих, они тянули к прохожим грязные, покрытые болячками руки. Каруца еще не успела въехать в базарные ворота, а к ней уже подходили, назойливо щупали, что лежит под сеном, спрашивали почем, обещали взять все оптом за хорошую цену. По прошлым годам Марфа хорошо знала этих искателей легкой наживы и отмахивалась от них, как от назойливых мух. Гораздо больше беспокоили ее сборщики налогов. При въезде в город она уже уплатила — за мост. У ворот должна была заплатить еще и за волов, и за каруцу, и за поклажу на каруце причем за бочку вина отдельно, и налог за выручку, которая будет у нее после продажи.

Хмурясь, Марфа раздавала разным людям леи, получала взамен серенькие квитанции и, комкая, совала их в карман фартука. Так она раздала все деньги, что были при ней.

Когда Марфа поставила свою каруцу в торговый ряд, к ней подошел еще один сборщик и предложил уплатить за место.

— Разве я мало платила? — удивилась она. — Прежде за место не нужно было.

— Зато нужно теперь — война, — объяснил сборщик, и лицо его расплылось в улыбке.

— Но у меня нечем, — развела она руками. — Вот наторгую, тогда…

— Ничего не могу поделать, — все так же улыбался сборщик.

— Нет же денег, поймите!

— А вы продайте что-нибудь сейчас же.

— Найдется покупатель, конечно, продам.

— Я его сейчас найду, — покровительственно сказал он и уже готов был пойти куда-то.

Но Марфа поняла, в чем дело.

— Нет, нет, — торопливо заговорила она. — Я и сама продам, не так богата, чтоб скупщикам.

Вежливая улыбка на лице сборщика исчезла.

— Нет времени возиться тут с вами! — грубо закричал он. — Ну, иди с рынка! Знаем вас! Иди, иди! — И пока Марфа, оторопев, неподвижно стояла у каруцы, он взял волов под уздцы и повел к выходу. Делать было нечего: Марфа отдала за полцены мешок орехов рябому скупщику, которого привел к ней сборщик налогов, и половину этой выручки уплатила за место.

— Вот когда всякая сволочь наживается! — сказала она после ухода сборщика, развязывая мешок со свеклой.

Дионицу с Мариорой Марфа послала в город к знакомому скупщику предупредить, что привезет вино.

Дионица взял девушку под руку, плотно прижал к себе ее локоть. На ходу пытался заглянуть ей в глаза.

— Я опять в городе буду, Мариора! Как я останусь без тебя? Да что ты такая холодная!

— Так, — ответила Мариора. Она взглянула на Дионицу, увидела, как дрогнули его губы, и улыбнулась. — Не сердись, — попросила она. — Лезет всякое в голову…

Дионица понял ее, вздохнул.

— Эх, сволочи! — с сердцем сказал он. — Как они нам жизнь испортили!

На обратном пути Дионица встретил товарищей и, по-городскому извинившись перед Мариорой, подошел к ним. Девушка вернулась на базар одна.