Нинель Громыко - Комсомольский комитет

— Выгнать человека легче всего, Зоя Пахомовна! — говорил Федор, сидя на краю стола, Зое Грач, заведующей пионерским отделом горкома.

В этой молодой женщине его бесило все: и напряженное, смуглое, как орешек, лицо, и нарочитая скупость манер, и даже то, что ее надо было звать «Зоя Пахомовна», хотя была она, наверно, не старше его.

Зоя хотела что-то ответить, но взгляд ее упал на дверь. Там стоял Соболев, новый секретарь горкома комсомола, ладно сложенный молодой человек.

У Соболева были удивительные глаза — озорные и спрашивающие.

— Вас Федор зовут? Заходите ко мне, Федя!

И Рудаков направился за ним решительным шагом.

Федор беспокоился из-за своей сестры, которая до недавнего времени работала пионерской вожатой. Горком снял ее с работы за то, что она будто бы самовольно ушла в отпуск.

Но отпуск она просила, и прежний секретарь не собирался задерживать ее, но ни он, ни Грач не знали, кем ее заменить. Тогда директор школы сама отпустила Марьяну Рудакову, сама нашла девушку, которая заменила ее. «Как? — спросили в горкоме. — Решать вопросы без согласия горкома комсомола, когда старшие вожатые в нашей номенклатуре? Этак каждый будет поступать, как он захочет!»

Девушку срочно вызвали в горком. Она не пришла и уехала к родным в деревню. Когда она вернулась, ее пригласили на бюро. Марьяна уже поняла, что виновата: ведь она комсомолка, какое право она имела не явиться по вызову горкома?

На бюро Марьяна пришла вместе с братом. Он работал секретарем комсомольской организации железнодорожного узла и в горкоме бывал часто.

Когда Рудаков понял, что члены бюро хотят вынести его сестре строгий выговор, он, не попросив слова и не вдаваясь в подробности, обругал членов бюро за бездушие и бюрократизм.

Сестра его, сбитая с толку защитой брата, тоже стала вдруг во всем случившемся обвинять горком комсомола и не очень скромно заговорила о своих заслугах. Тогда Петрунин поставил вопрос на голосование: бюро объявило Марьяне строгий выговор и постановило снять ее с работы за недисциплинированность и за то, что она якобы не поняла и не признала своей вины.

Обо всем этом Федор рассказал Соболеву, изредка взглядывая на него и замечая, что Соболев все время трогал что-нибудь на столе: то пресс-папье, то мраморный письменный прибор, то одергивал сукно, словно с удивлением разглядывая новое свое хозяйство.

— А вам не кажется, товарищ Рудаков, что вас попросту могли попросить уйти с бюро? Ведь вас не приглашали! А, как же? — резко сказал Соболев.

— Ну и выгнали бы. Я разве вам о себе говорю? Я о сестре.

— Ладно… — легко и просто начал Соболев, но вдруг запнулся. — Мы… мы разберемся, — все-таки улыбнувшись, закончил он.

— Разбирайтесь… Что же вам еще делать, как не сидеть и разбираться! — Федор вскочил, с отчаянием запахнул шинель. — А человек круглые сутки плачет. А вы мне снова сказку про белого бычка.

Рудаков, тонкий, гибкий в своей черной железнодорожной шинели с погонами, на ходу поправив носком сапога отогнувшийся ковер, выскочил из кабинета. А Соболев попросил технического секретаря, веснушчатую, словно выкупанную в золотистом просе, Валю Кузнецову:

— Валечка! Очень, очень тебя прошу — собери мне быстренько всех членов бюро!

Лена Лучникова, остановившись на почтительном расстоянии от Соболева, спросила:

— В чем дело?

— Садитесь, садитесь, товарищи! У меня был Рудаков…

Соболев рассказывал быстро, короткими фразами; Лучникова приглядывалась к нему.

— Соответствует действительности, — заметил Силин; появился он в кабинете незаметно и теперь поднялся, одергивая свою черную, военного покроя гимнастерку.

— Да? — иронически переспросил Соболев.

— Между нами говоря, если бы не Федор, не было бы такого решения, — спокойно продолжал Силин.

— Ты, Гриша, говоришь так, словно ее наказали за брата, а это неверно, — задумчиво возразила Лучникова.

Соболев поинтересовался, послали ли в школу новую вожатую.

— Товарищ Грач не подберет никак, — сказала Лучникова. — А что?

— Да вернуть Рудакову на работу надо. Подумаешь, один раз не явилась по вызову. Выговор ведь у нее остается?

Силин вдруг заерзал на диване:

— Товарищ Соболев! Разрешите не согласиться. Не явилась по вызову — один пункт. Самовольно ушла в отпуск — второй пункт, она знала, что директор школы не имеет права отпускать ее, вожатая — это наша номенклатура. И не захотела признать своей вины — третий пункт.

— Ну, три пункта. И выговор. Мало тебе? — рассмеялся Соболев. Ему вдруг стало очень легко: возражения Силина ему показались наивными.

— Восстановить Рудакову нельзя, Игорь Александрович! — с внезапным ожесточением заговорил Силин. — Это явится пощечиной бюро! Все в городе узнают, что бюро, бюро горкома комсомола, — это надо учесть! — допустило ошибку. Вы же сами знаете, как необходимо учитывать фактор авторитета!

— А вы что скажете, товарищ Грач? — обратился Соболев к Зое, которая напряженно следила за разговором, но пока молчала.

— Я согласна с Григорием Ивановичем, — сказала Грач. Она вдруг встала и отошла к окну.

Лучникова усмехнулась, и Соболев подумал: «Чему?»

— Но ведь у горкома совсем авторитета не останется, если он будет замазывать свои ошибки! — вырвалось у Игоря.

Лучникова молча рассматривала что-то на полу. «Что она девочку из себя строит», — с досадой подумал Игорь. Но когда девушка подняла голову и взглянула открыто и доверчиво, Игорь невольно улыбнулся:

— Правда, Лена?

Облизнув пересохшие губы, Лена сказала порывисто:

— У нас все так!

— Что все?

— Все так! История с Рудаковой — это стиль нашей работы. Ни людей не видим, ни дела не знаем.

Грач удивленно взглянула на Лучникову. Силин покраснел.

— Необходимо учесть, что Рудакова не такая уж хорошая вожатая, — вмешался он. — На нее учителя жалуются, в школе она грубит.

— Хорошо, — сказал Соболев. — Зоя, Рудакову, пожалуйста, попросите завтра ко мне… к десяти утра. А сегодня…

Игорь посмотрел на часы и обратился к Грач:

— Сейчас четыре. Занятия в школе до семи? Зоя, сходите в школу, выясните, какие жалобы у педагогов на Рудакову. — Игорь положил ладони на стол, этим жестом показывая, что разговор окончен.

Через два дня состоялось бюро, на которое снова пригласили Марьяну Рудакову. На этот раз, несмотря на то, что Силин голосовал против, а Зоя воздержалась, Марьяне разрешили вернуться в школу.