Семен Бытовой - Ночью скалы светятся

Однако Игнатов знал и то, что дело тут вовсе не в треске и селедке, и не в цифре плана, а в людях, которых так воспитал Помелов. Они-то и готовы были идти за ним в огонь и в воду. «Добрые, отчаянные у него хлопцы», — чуть ли не с завистью думал Игнат Павлович.

Взять хотя бы Евдокима Бирюкова или Олега Клячко. Или того же Нечкина, которого Игнатов прошлым летом выгнал из своей бригады как труса и пьяницу. Когда Нечкин, проболтавшись две недели без дела, пришел к Помелову и попросился в бригаду, Арсений Петрович сперва и слушать ничего не хотел.

— К себе, парень, тебя не возьму, а с Игнатовым, если желаешь, поговорю! Может, смилостивится, если человеком будешь.

И Помелов действительно поговорил с Игнатовым, но тот категорически отказался вернуть Нечкина в бригаду.

— Жаль парня, Игнат Павлович. Молод он еше. Оставим его одного — пропадет. Ведь нам и за человека бороться надо...

— Вот и борись за него, Петрович, коли ты такой сердобольный!

Так и взял Помелов в свою бригаду Нечкина. Пришлось повозиться с парнем, однако и его человеком сделал.

Долго сидел Игнатов, хмуро глядя на море.

Когда вдали показался Камень Спасения, старшина катера, бывший моряк на военном тральщике, Глеб Колоколов, высунув из рубки голову, крикнул Помелову:

— А шхунка-то, шхунка... Сидит, проклятая, на рифах...

— «Бекасу-мару»?

Тут послышались голоса:

— Расскажи, Арсений Петрович, как ты ее, «мару» эту, на рифы посадил.

— Уж и не помню точно, — поскромничал Помелов. — Давно ведь дело было. Потом, если хотите правду, не я виновник, а Клячко Олег Иванович...

И рассказал товарищам, что нам уже известно из первой главки этой невыдуманной истории.

Из Николаевска мне предстояло добираться дальше — на север, но неожиданно испортилась погода. Сперва мы еще не верили, что это надолго, потому что в низовье Амура погода иной раз меняется по десять раз на день. Я уже пожалел, что остался ждать вертолета, пропустив буксирный катер «Стремительный» — единственную в этом месяце оказию.

Началось мое ожидание рано утром при свете чудесной зари, которая разлилась по всему близкому горизонту, обещая тихий, светлый день. Когда я настроил транзистор — непременный спутник в моих далеких путешествиях, — то, к радости своей, услышал: «В районе Нижнего Амура ясно, солнечно, температура 18 — 20 градусов тепла. В конце суток возможны небольшие осадки в виде дождя».

«Ну, при таком прогнозе, — думал я, — непременно надо лететь на вертолете... Нечего целый день болтаться на буксире, хоть он и «Стремительный».

С этой мыслью я подошел к пристани, попрощался со старшиной катера, Анатолием Лозуновым. За две недели нашего скитания по лиману от ставных неводов до рыбозавода и обратно мы стали с Анатолием друзьями. Высокий, широкоплечий, с крупным лицом, старшина внешне выглядел несколько суровым и угловатым, на самом же деле это был добрейшей души человек, очень чувствительный, всегда готовый прийти на помощь товарищу; и меня удивило, почему Лозунов, которому больше пристало быть врачом или учителем, выбрал суровую профессию моряка.

— Гляди, паря, натоскуешься без меня, ожидаючи вертихвост! — сказал на прощание Лозунов.

«Вертихвостом» Анатолий иронически называл вертолет. Он вообще с пренебрежением относился к авиации, считая ее в условиях Севера, где климат неустойчив, ненадежной и опасной.

— Знаешь, паря, — настаивал он, — еще предки наши говорили: «Тише едешь — дальше будешь!» Так что давай-ка обратно ко мне в кубрик.

Ему просто жаль было расставаться со мной, как и мне, повторяю, трудно было покидать этого доброго человека, каких не часто встретишь в пути.

Что и говорить, Анатолий оказался прав.

Прекрасная утренняя заря, сулившая, казалось, светлый день и счастливый полет, обидно обманула мои надежды.

Не успело взойти солнце, как из-за горного хребта ветер выгнал черную тучу. Она плотно обложила дальний край неба. Полил дождь с градом. Лиман пошел волнами.

Теперь уже ни о каком вертолете нечего было и думать. Но странное дело: неожиданно из-за тучи, низко нависшей над водой, совершенно отчетливо послышался дробный, прерывистый гул мотора, сперва несколько приглушенный, затем более отчетливый, и все, кто был на пристани, с удивлением стали смотреть на небо. Прошло минут десять, пока, пробив лохматый край тучи, оттуда вынырнул вертолет и, спустившись над лиманом, будто черная чайка, пошел бреющим в сторону берега, чуть не задевая гребни волн.

Нетрудно было догадаться, что вертолет в пути настигла непогода, но пилоты решили не возвращаться назад, а пробиваться в рыбацкий поселок.

Двое суток свирепствовал на лимане шторм. Ветер достиг шести баллов. Значит, в открытом море он ураганной силы. И меня охватила тревога за Анатолия Лозунова. Довел ли он свой буксир до цели или попал в эту крутоверть, откуда и солидным судам, не то что «Стремительному», не всегда удается выбраться подобру-поздорову?..

Замирая от страха, я мысленно представил себе, как «Стремительный», словно скорлупку, кидает на свирепых волнах и как Анатолий Лозунов, видавший виды морской волк, борется со стихией.

Мне вспомнился рассказ моториста Ганычева, как ранней весной «Стремительный» среди ночи был застигнут таким же штормом и как Лозунову после шестичасового дрейфа, когда в баках уже не осталось ни капли горючего, пришлось выброситься на рифы.

...Едва прошли проблесковый маяк на мысе Коварном — две секунды света, пять секунд темноты, — подула «курилка», теплый ветер с зюйд-веста. Мгновенно переменилось море. На месте белых барашков, безобидно, казалось, лежавших на воде, выросли высокие волны. Они подхватывали катер, вскидывали его вверх и тут же кидали в бездну.

Так начался шторм.

— Задраить трюм и световые люки! — скомандовал Лозунов.

— Есть задраить! — ответил Котик Палей и побежал выполнять приказание.

Лозунов все дальше уводил катер от берега, решив, если шторм усилится, лечь в открытом море в дрейф.

Он запросил Ганычева:

— Как у тебя с горючим?

— Мало, капитан! — послышался снизу глухой голос моториста.

Оба они, и Лозунов и Ганычев, были из демобилизованных краснофлотцев и поэтому, при всей их дружбе, когда выходили в море, поддерживали на «Стремительном» железную дисциплину, обращаясь друг к другу по-военному и соблюдая, как говорится, табель о рангах. Котику Палею, которому еще предстояло проходить военную службу (непременно на подводной лодке), строгая требовательность старшины была по душе.

— Матрос Палей!

— Есть матрос Палей! — ответил Котик, хватаясь за трос, чтобы не смыло волной.

— Что в трюме у пассажиров?