Альберт Усольцев - Светлые поляны

— Ведь не раз косвенно намекал бабам — рожайте! — вскочил вдруг из-за парты председатель: больно обидно ему было, что школу закрывают из-за такой пустяковой причины, какой является малый «контингент учащихся». — Рожайте! Демографируйте! — не удержался он от заморской закавыки. — Нет, как в стенку горох! Хоть кол, как говорится, на голове теши. Все грамотные стали! Вот и добились с умом-то!..

— Подумали бы о солдатках-то, в самом деле, Макар Дмитрич.

— В каком смысле?

— Не в том, какой подразумевает Катерина. Хотя и это тоже… тоже вопрос. Ну ладно, семейное счастье ищет не председатель колхоза. А вот другое…

— Что же?

— Как решите распорядиться школьным зданием? Все-таки оно колхозное. И самое лучшее в деревне и по красоте, и по добротности. Подвал здесь хороший, каменный. Подсобки есть, огород большой.

— Решение вынесет народ, — уклонился от прямого ответа Макар Блин. — Посоветуемся, обговорим…

— А ваше мнение? — не отступала учительница.

— Мое мнение такое: перевести сюда правление. Зданьице и на самом деле — красотинка! Редкое строение. Кирпичики фундамента скреплены раствором, замешанным на яичном белке! По высоте — на двухэтажку смахивает. Из района его видать, не замечали?

— Замечала.

— Вот и устроим тут колхозный штаб. Фирма! Подкатил какой важный человек из района или области — видит, правленьице не хухры-мухры! Одним словом, фирма!

— Так-то оно так, — согласилась Ефросинья Петровна, поправляя покосившийся глобус. — А не отдать ли этот «фирменный» дом солдаткам?!

Такой прямой вопрос смутил председателя. Не ожидал он столь резкого поворота.

— Вселить, что ли?

— Ну да! Здесь четыре хорошие квартиры можно скроить. Четыре живые солдатки тебе «спасибо» скажут…

— Ну из одного «спасиба» шубу не сошьешь. Колхоз — экономический объект! Дом денег стоит, и немалых… А вы — «отдать»… За бесплатно, что ли?

— Безденежно. Поначалу безденежно, — пояснила Ефросинья Петровна. — Потому как нет у солдаток таких денег, чтобы оплатить дом. Как бы лучше сказать — в кредит… Из заработка постепенно вычитать. По-человечески высчитывать. И в стоимости за цифрами не гнаться. Свои же солдатки-то, колхозницы…

— Да, но…

— И еще четыре мертвых человека, четыре мужа, четыре солдата бессловесно помянут черемховский люд…

Эти слова озадачили председателя: память мертвым для него была священна.

— Вынесем вопрос на правление, — сказал Макар Блин. — В ближайшее время.

Но учительница не отступала:

— А вы-то сам как думаете, Макар Дмитрич?

— Не торопите, Ефросинья Петровна, дайте поразмыслить.

— Достойны солдатки жить в таком доме?

— Абсолютно!

— Поддержите вы на правлении мое предложение?

— Нон симплекс! — со значением сказал председатель, и на сей раз ловко уходя от прямого ответа знанием бесконечных иностранных закавык. — Нон симплекс! Или, как говорили древние греки, эта проблема не из простых. Приходите, Ефросинья Петровна, на правление — там и обсудим.

— Без всякого Якова?

— Это что означает?

— Вот те раз! — удивилась учительница. — Греческий язык знаете, а свой забывать стали, Макар Дмитрич?

В глазах Ефросиньи Петровны тлела смешинка — неужели придется пояснять, что означает присказка без всякого Якова.

— Фу-ты, опентюх, забыл… Действительно, приходите без всякого Якова, приглашаю, на полном серьезе!

Перед самым началом заседания правления к Макару Блину подошла Марь-Васишна. Осторожно так подошла, с оглядкой, не смотрит ли кто в ее сторону.

— Слышала, Макар Дмитрич, будто школьный домок в продажу собираетесь пушшать… Али враки?

— Да, школу закрывают — таково распоряжение районного звена, — не отрываясь от щелканья на счетах, ответил председатель. — И здание, естественно, освобождается.

— Бабы сказывают, будто и цену определили… Десять тыщ?

— Да, предварительно.

— С пристроем?

— Разумеется.

— Че ж, домок славный. Пожалуй, и стоит десяток тыщонок. Конешно дело, железо над сенками поржавело… И в погреб вода по весне заходит… А так ничего домок, фигуристый. Сенки можно перекрыть, погреб обвести канавой… Хундамент опять же кирпишный, не одну жизнь можно скоротать, коль в добрые руки попадут хоромы.

Марь-Васишна присела на стул, что стоял перед председательским столом. Скрипучий такой стул попался, так взвизгнул рассохшимся остовом, что все находившиеся в это время в правлении повернули головы в сторону председательского «кабинета». Марь-Васишна спокойно выдержала, дождалась, когда схлынет внимание к ней и Макару Блину, и продолжала еще более тихим, вкрадчивым голосом:

— Дак вот я и подошла, чтобы, это самое, ну, в смысле домок школьный поторговать… Циферка меня устраивает, не постою за ценой… Ежели поспособствуете…

— Чему поспособствую? — не понял Макар Блин.

— Ну, домок мне определить, в смысле — продать. Пять сотен могу и набросить поверх, ежли печеклад печь докладет да тесу на ворота колхозного выпишете…

Школа была единственным домом в деревне, стоявшим без ворот. Ворота заменял палисадник с низеньким штакетным заборчиком. Заборчик так себе, баран перешагнет. Но странное дело — деревенская живность: овцы, телята, коровы, возвращаясь с пастбища, не нарушали бог знает откуда им известный закон — не заходить в школьный двор, хотя там росла мягкая трава-конотопка. Будто знали по отсутствию ворот, что общественный дом тут стоит, школа. А школа в деревне — святое место, осквернять которое не дано права ни человеку, ни четвероногому.

— Обижаете, Марья Васильевна, — сказал раздумчиво председатель.

— Кого? — не поняла его мысли Марь-Васишна.

— И меня, и весь деревенский люд, а более всего — школьный дом.

— Это как же, Макар Дмитрич? — округлила глаза Марь-Васишна. — Да сколь обидки в том, что, не торгуясь, выкладаю денежки на стол?! Десять тыщ все-таки, не баран чихал! Это сотенку рубликами выложить — какая кучка выйдет?! А тыщу? Да сколь вы, Макар Дмитрич, в сельмаге упряжи на конный двор на эти деньги купите? Сбруя-то ремки одни, а не упряжь! На люди дак и стыд показаться… Дуги — самоделки… Кто щас с такими дугами ездит? Голь перекатная, и та магазинные дуги покупат. А я, вот те слово, председатель, в одночасье обернусь до сберегательной кассы. У меня и книжка с собой… А, Макар Дмитрич?

— Обижаете, — только и повторил, не глядя на Марь-Васишну, председатель. — Крепко обижаете!

— Да как можно дом обидеть?! — всплеснула руками Марь-Васишна. — Не живой он, чай, мертвый… Железо с деревом, на кирпишном хундаменте…

— А вот обижаете, и все! — резко сказал председатель, не пускаясь в разъяснения. — Впрочем, как решит правление. Товарищи, все в сборе? — оглядел Макар Блин комнату, ставшую вдруг немного тесноватой от набившихся колхозников.