Альберт Усольцев - Светлые поляны

«Дернул меня черт с этим представлением! Может, и впрямь у них там без грядки нельзя человеку лето зачесть».

— Я получил ваше письмо, Макар Дмитрич, — сказал директор.

Увидев, что один ботинок, правый, у Кожедерова неестественно ярко блестит, Макар Блин моргнул Доне, и та мигом прикатила от печей деревянный чурбачок.

— Ничего, — сказал Кожедеров про свой протез, — деревянная нога иногда оказывается полезнее настоящей. Тут недавно добирался я на машине, трехтонка и забуксовала. Под рукой ни талинки, ни хворостинки, чтобы под колесо подсунуть. Я ногу и подставил — вылезла, представьте себе, за одну секунду. А ногу я наутро рашпилем да наждачной бумагой выправил.

Директор присел на чурбан.

— Так я получил ваше письмо, — повторил он, глядя председателю прямо в глаза.

Макар Блин не выдержал этого колючего взгляда.

— Вы, конечно, извините, возможно, что и не так я выразил, а может быть, вообще неправильно я поставил вопрос о грядке, — проговорил председатель, с трудом соображая, зачем же директор школы пожаловал самолично. И хотел было голова продолжить речь с извинениями за горячность, но директор его опередил:

— Большую мысль вы подсказали нам, Макар Дмитрич, своим «представлением». Вместо грядок взять у колхоза настоящие поля и на них учить ребят.

— Чему учить? — спросил Макар Блин.

— Ну, любви к земле.

— Этому, мил человек Антон Антоныч, на мой взгляд, не учат. Любовь к земле ведь не арифметика, чтобы можно было запомнить четыре действия да и шпарить вовсю. Любовь к земле сначала входит в человека с молоком матери, а потом с нашим общим воздухом да общественным хлебом насущным.

— Возможно, я не так выразился. Да суть не в выражении, а в деле. Ваш колхоз самый близкий к нам. Дадите поле?

— Надо подумать, — сказал Макар Блин. — Поле, оно ведь не корабельная рында: разок в три дня надраил, да и ушел, пускай на здоровье сияет. Полю нужны хозяйский глаз и руки.

— Согласен с вами. Руки у нас есть, а ваш глаз поможет.

— В помощи не отказываю, а о поле давайте завтра поговорим с членами правления.

Кожедеров согласно кивнул головой и замолчал. Казалось, что молчание его тоже колючее.

— Так на грядку прислать? — спросил Макар Блин больше для того, чтобы нарушить это молчание.

— Кого?

— «Вышеперечисленных товарищей»?

— А, — улыбнулся Кожедеров, и улыбка неожиданно получилась удивительно теплой, неколючей. — Не надо. Это наш завхоз постарался.

Долго сидели Макар Блин и Кожедеров, говорили о всякой всячине. Об уборке, о неважной погоде, о плане хлебосдачи, но, с чего бы ни начинался разговор, обязательно он сводился к одному и тому же — к ребятам. Директор был поражен: председатель знает оценки его учеников, да не как-нибудь в общем, а у каждого по четвертям, знает, что Витька силен в русском языке и литературе, а Владимир Мазеин — в математике и рисовании, что у Шурика нелады с грамматикой, а Доня, напротив, отличница в этом деле, и он, председатель колхоза, обязал Доню помогать Шурику до тех пор, пока у того в дневнике не наступит «положительный баланс».

Так и сказал Макар Блин — «положительный баланс», отчего директор расхохотался и, впервые закурив трубку с длинным, витиевато изогнутым мундштуком, предложил:

— Нам с вами, Макар Дмитрич, надо меняться местами. Вы — туда, я — сюда. Не знаю, справлюсь ли я с колхозом, но то, что вы будете отличным директором, — ясно. Вы тут — я ведь деревню уже объехал и с родителями поговорил — как старшина в армии: и страх господний, и отец родной.

— Так ведь жизнь такая, Антон Антоныч, отцов-то родных немного… А поколение растет, как ты ни крути, приходится заниматься в свободное от колхоза время. Это ведь только неумен человек думает, что мальца главное — одеть, обуть да накормить, а там все само собой сделается. Все, мол, ручейки и реки текут в океан. В океан-то в океан, да смотря в чей. У нас ведь на земле еще не одно общее море-океан, чтобы открыть все запруды — теки, ручей, куда хошь, на погосте, на дне, стало быть, встретимся.

Потом Макар Блин провез директора по полям, показал поля, на которых работали ребята, заглянули и в сад.

— Вот здесь мои пираты порезвились: внесли в колхозную кассу расход в сумме двести шестьдесят один рубль восемь копеек…

— Неужели пакостили? — удивился Кожедеров.

— Нет, это я считаю убыток от приобретенных за счет колхоза путевок в пионерский лагерь…

— Да, расход большой, — покачал головой Кожедеров, так и не поняв, как все это может быть связано — сад — пионерский лагерь — путевки.

— Здесь мои пираты обошли меня, стреляного-перестрелянного воробья, на вороных… На вороных же я убегал и от гнева их родителей… Ну ладно, эта дилемма другого ракурса… А то, что они, уехав в пионерлагерь, не уехали, а занялись садом, — факт, как говорят древние греки — проблема нон симплекс! Понимаете, о чем я говорю?

— Понимаю, но не разумею, — честно признался директор.

— Вместо отдыха и загорания на солнце они работали и принесли колхозу чистого дохода только в денежном исчислении пять тысяч девятьсот семьдесят рублей двадцать одну копейку! Понимаете, о чем я говорю?

— Вполне, но… но каким образом это все получилось?.. Расход, доход… Ведь у них были каникулы.

— А это получилось, дорогой человек, Антон Антоныч, образом живой любви к своей живой земле, — сказал Макар Блин, совсем заслонив своими словами от директора суть происшедшего.

— Ну, я думаю, колхоз в накладе не остался? — спросил директор.

— Я же вам зачитал: статья расхода — двести шестьдесят один рубль восемь копеек, статья дохода — пять тысяч девятьсот семьдесят рублей двадцать одна копейка!

— Вот и хорошо, — облегченно вздохнул директор, произведя в уме несложное арифметическое действие. — А я-то думал, что мои питомцы и в самом деле набедокурили… Вон «центровские» семиклассники за лето мост сожгли, два сада выломали и комхозовские парники порушили.

— Ну а я что говорил о речках в океане, — получил подтверждение своим прежним мыслям Макар Блин.

— Ну до свидания. В котором часу у вас правление-то будет заседать?

— Завтра… так, завтра, — полистал Макар Блин свой весь испещренный записями блокнот, — завтра вечерком, часиков в девять, потому как днем мы будем получать последнюю квитанцию…

— Еще раз до завтра.

— Будьте здоровы. Ждем.

Выехал с последним весом Иван Мазеин за Поцелуйку и остановился. Сказались старые фронтовые раны. Скрючило человека. Вылез из кабины, лег на траву и уже не мог больше подняться. Хорошо, что мимо проходила автолавка — подвезла до районной больницы.

Доложили о случившемся Макару Блину. Задумался председатель. И план охота первым в районе выполнить, и послать некого: все при деле.