Альберт Усольцев - Светлые поляны

И тут чуть не на голову гипнотизеру сверху, сквозь дырявый потолок хлынул такой поток, что разогнал засыпавших было «индукторов», отобранных из зрителей. Зал долго хохотал, и опыт не состоялся, хотя наводнение, правда, без помощи гипнотизера, получилось как нельзя лучше.

Черемховцы ездили на собрание не все, и Катерина Шамина рассказывала тем, кто отсутствовал:

— Ну о том, что сливаться — не сливаться, спору не было. Поаркали-поаркали и слились. Начали, девки-матушки, председателя выбирать. Ага, товарищ ответственный предложение делает, характеризует. Кто желает выступить… У кого есть отводы… Отводы — это значит супротив кандидата слова. А кандидат Васин сидит за столом так, ровно уж и выбран. Молчат колхозники. Хоть и знают кандидата, а словно воды в рот понабирали — выжидают, как оно обернется. Ввернешь отвод, а опосля его изберут, он тебе председательской-то властью зенки вывернет: огород подрежет, с кормом прижмет, да мало ли мы от кого зависим… А мне терять нечего, вышла я на трибуну и спрашиваю: «Вы, Николай Калистратович, Васина так величают, вы, — говорю, — Николай Калистратович, не пообидьтесь за слова, а примите как есть, в леспромхозе робили? И кем были?» — «Как кем, директором». — «Нет, — поясняю, — Васин, бревно вы были тогда… Народ вас так называл, а от народа, не от вышестоящего начальника, пупок, ниткой перевязанный, не спрячешь за шесток… На кирпичном производстве робили, кем?» — «Заведующим». — «Нет, Васин-кирпич вы там были. Это за то, что и там все производство развалили. В детском садике…» Во, девки-матушки, проняло зал смехом. Не избрали в конечном счете, открытым вопрос оставили. Открытый — это значит нерешенный. Нет, вы не подумайте, что боюсь за свои отводы — бог не выдаст, свинья не съест. За общее наше хозяйство страшусь — токо подниматься начали, токо трудодни почали не копейками крыть, рубликами бумажными… А, девки-матушки?

Много поначалу крутилось разговоров вокруг слияния: шутка ли, раньше было восемь колхозов, восемь председателей, восемь бухгалтеров-счетоводов, восемь выездных жеребцов, восемь разных печатей — и все свелось в одно правление, один колхоз, к одной голове. Радовало черемховцев пока единственное — название укрупненного хозяйства осталось «Страна Советов». Тут уж как ни крути, а вроде ядро нового колхоза вышло из Черемховки, хоть и правление решено было устроить в районном центре. Представительное название, гордились черемховцы, потому и остановились на нем. «Страна Советов»! Не какой-то там «Прогресс» бесфамильный или безликий «Гигант». «Страна Советов» — и точка, сразу ясно, о ком идет речь.

А Черемховку нарекли первой комплексной бригадой. Комплексная — это значит и полеводство, и животноводство, и мелкая техника — все в ней под единым началом — бригадира. Бригадир, и раньше изрядное время проводивший на больничной койке, совсем занемог, слег на неопределенный срок в областную больницу, прислав письмо с просьбой об освобождении его от бригадирской должности. Освободить-то недолго, бригадир не председатель, печати в кисете не носит, но вот кого назначить. Бригадир, что старшина в армии, и днюет, и ночует вместе со своими солдатушками, название коим теперь — хлеборобы. Он каждого работника по имени-отчеству должен знать да всю родню до седьмого колена.

Дел общественных по зиме ничуть не меньше, чем весной или осенью. Не такие они, правда, видные и звучные, но неотложные: за семенами следи, провей для верности еще разок, прель отдели, снег задержи на поле — иначе придет весной сухое горе, поля навозом удобри, да мало ли большого и малого в деревенской жизни. И бригадир зимой как заяц: спит, все слышит, и глаза открыты. И тут бригада, по-старому — целый колхоз, оказалась без управы. Без председателя колхоз немного может пожить, без бригадира бригада и дня не устоит. Вот и подстегнула Катерина Шамина на общественный сход старичков редких да старушек, на глаз, язык метких, — дескать, выберем сами бригадира. И слово-то подыскала дельное: «Постум де факто». «Отстряпались — и ноги в квашню» — так перевела его значение Катерина. Слово иностранное внушало опасения черемховцам, но смысл понравился, если Катерина не наврала. Свойский бригадир — половина дела. При хорошем-то слове и работается во всю силу. Потянулись старички на сход. За ними и молодежь пошла — не сидеть же дома, когда такое дело заварилось. На это и рассчитывала Катерина. Пускай сами соберутся, без наряда да стука в окно — тогда и слова идут честнее и не надо никого за язык тянуть — выступи да выступи.

«Столовая» была завалена под самый потолок семенами, а потому и собрались в пустовавшем доме бывшего председателя Макара Блина. Дом не закрывался на замок и был доступен каждому. В просторной хоромине в углу стоял сноп поздней пшеницы, а над ним висел вырезанный из газеты портрет председателя. Снимок был плохоньким, не «ятным», но зато из-за усов, подретушированных газетным работником, Макар Дмитрич сильно походил на Буденного. Стоявший рядом Женкист и вовсе рассеивал сомнения: да, перед нами бравый командарм Первой Конной или в крайнем случае его ближний заместитель.

Сход открыла Катерина Шамина.

— Дорогие мои односельчане! Давайте встанем и почтим минутой молчания светлую память хозяина этого дома, хозяина нашего общего дома — колхоза, Макара Дмитрича, солдата, хлебороба, опять солдата, а в общем — воина.

Складно получилось у Катерины. Просто и торжественно.

Все встали и, помолчав минуту, сели тихо, без обычного стука и толкотни.

— Значит, первый у нас вопрос на повестке дня, — по-ученому начала Катерина и сразу сбилась, — который мы должны рассмотреть, это, по поручению и с санк… санк… санкцией правления, значит, для решения… — Катерина махнула рукой и как отрубила: — Вот что, бабы, хозяин нам нужен. Крепкий, справедливый, конечно, строгий и заботливый. Чтоб дело знал, чтоб на трудность не пенял. В общем, самый подходящий.

Стола в горнице не было. Его сначала не занесли из сеней, а потом не стали передавать по головам, потому Катерина, сказав речь, отошла к подоконнику, к пшеничному снопу, из-за которого браво глядел на своих селян Блин-Буденный.

— Че молчите? — спросила Катерина. — Не в молчанку играть собрались.

В первом ряду со скамейки поднялся пожарник Переверть-Клейтонов.

— Дак, бабы, эсли за бригадира вопрос зашел, то лучше меня и не сыскать!

В задних рядах хохотнули.

— А че? — осклабился Переверть-Клейтонов. — Я бригадиром, может быть, с детства бредю… брежу… брежжу, в обшом, а дале пожарника авторитет не позволяет, скромность, стало быть… А если разобраться, то мне не пожары тушить надо, а людей зажигать на вахте и на ниве!..