Алексей Дебольский - Когда мы молоды

И не сказать, чтобы очень уж был этот парень — звали его Жора — робок или простоват. Как вошел он в года, завел себе деваху из соседнего колхоза, прямо-таки себе под стать: приятная с лица, телом крепкая и работящая. А может, она его нашла — этого, кроме них двоих, никто не знает. И то сказать — завидный парень, даром что глухой. Оно верно, разговор с ним был как все равно с турком, но уж столько, сколько нужно, они друг друга понимали.

Повела она его без лишней проволочки в райзагс, и стали они жить на хуторе. Она пошла на медпункт санитаркой работать, а Жора как был, так и остался на разных работах. И он же был определен, стало быть, к той машине. Весь ремонт он делал ей сам и управлению сам обучился, да так наловчился ее водить по лесным дорогам и без дороги, что никакой шофер на это был бы не годен.

Для Васьки Трушина было это что острый нож. Нарушение, действительно, сплошь: машина без номера — раз, неисправная — два, шофер без прав — три, и вообще — глухой: станут ему сигналить, а он и не слышит. Однако Жора этот не то чтобы совсем ничего не слышал, можно было при надобности до него докричаться, и выговаривать он кое-что научился. Кто с ним все время дело имел, те могли даже кое-чего понимать, а иные слова очень он даже внятно произносил, только слова эти были, извиняюсь, такие, что только для мужского обихода.

Вот вызывают, стало быть, директора Веньямин Кондратьича в госавтоинспекцию — так и так, сдай машину. А тот им — войдите в положение! Машина неисправная, верно, а где нам исправную взять? Пятый год обещают, да все не доходит черед, объект мы, стало быть, такой уж неударный. Обратно же и шофер с правами — он нам без машины в штате не положен, да и кто к нам пойдет за эти деньги, даль да глушь лесная, почище монастыря. А возить надо. До чего уж строгий был мужчина Васька-формалист по части всяких правил, но справедливость понимал. Так и порешили: у себя там, в лесу, бог с вами, можете ездить, я вас не видел, и вы меня не видели, но чтобы на большак или в город — ни-ни!

Порядок есть порядок, но случаи бывают разные. Метель задула на неделю, подвоза долго не было — разве тут станешь разбираться, на чем продукты везти, когда сотня гавриков рты разевает? Или учительнице дров из лесу привезти положено, у ней свой домик в городе стоит, что ж теперь, перегружать из-за полкилометра с машины на машину? Или еще какая нужда. Тут уж директор сам соображал, Жору посылать или как, а с его стороны отказу не было никогда, парень он был бесстрашный и на закон этот, что в город ему нельзя, по неразумию своему, надо сказать, обижался.

Вот Ваське-формалисту один раз докладывают, мол, в городе видели машину от глухонемых, другой раз — тебе, мол, Жора-глухарик кланяться велел, — и задумал он это безобразие прекратить. По тому большаку, где выходит из лесу дорога на глухонемую школу, стал он на своем мотоцикле ежедневно проезжаться не раз и не два.

Ну, все бы это ладно, узнал директор про Васькину замашку, не велел Жоре никуда выезжать, с тем бы и делу конец. А вышло то, чего никто и подумать не мог.

К этому времени жена Жоры была уже в положении. По расчету той докторши, которая работала три дня в неделю у них в глухонемой школе, было ей время к весне родить. Беспокойство у них было великое: какое уродится дите, будет слышать или нет? Врачиха их уверяет, что обязательно будет с нормальным слухом, только — это уж у докторов известный разговор, они хоть к чему приплетут, — надо очень беречься в период беременности, хорошо питаться, гулять по воздуху и, главное, чтобы никаких переживаний.

Уж как этот Жора дрожал за свою Катю, это ни сказать, ни описать невозможно. И на всем хуторе ото всех было ей внимание. То одна соседка, то другая тащат ей кто огурчиков соленых, кто яичек, кто яблочков, сбереженных в соломе, потому что каждый желал им всякого добра. А о том, чтобы чем-нибудь ее обидеть, и подумать боялись.

А уже этот план, как повезут ее в родильный дом, был разработан, как все равно на фронте боевая операция разведки. Санки были у директора с железными полозьями, да с мягким сиденьем, да с овчинным пологом — вот их и назначили на этот случай. Врачиха с ней сесть должна была рядышком, а править — сам Жора, никому он бы тут вожжи не доверил. Лошадь наметили — мерина пожилого, который посмирнее, и чуть ли уж самому ему не объяснили, чтобы осторожнее вез. Так вот они и приготовились на конец марта, когда снежок еще лежит, чтобы загодя ее туда доставить.

Но то ли врачиха неопытна была по этой части, то ли сама Катя ей расчет напутала, только еще и февраль не кончился, а однажды утречком случается беда. Только Жора позавтракал и вышел на работу, бежит соседка его догонять, говорит, сию же минуту домой, баба твоя криком кричит. Прибегает он, а Катя на стуле сидит, глазищами ворочает, губы кусает и ему не говорит, а только лицом уж одним показывает, давай, мол, скорей, давай!

Тут как все забегали туда-сюда, полная паника, план весь побоку, да и какой теперь план, когда директор — кто же мог это знать — на санках укатил к другому директору, зачем и когда обратно будет, никому не известно. Врачихи тоже нет, она в этот день в городе в поликлинике принимает. Что делать? Кто говорит, за бабкой в деревню посылать надо; кто говорит, это у нее так только от испуга, перетерпит. Одним словом, кто чего, и каждый Жоре норовит свое объяснение дать, а он смотрит как дикий, и так-то мало чего понимал, а тут и вовсе. Не стал он никого слушать, заводит свой драндулет, Катю в тулуп закутал, сажает в кабину, сам за руль и покатил.

И что же вы думаете, выезжают они из лесу, остается им метров двести каких-нибудь, тут и большак, а Васька-формалист на своем мотоцикле синем с полоской в аккурат местность прочесывает! Видит он такую картину, заезжает наперерез, мотоцикл с ходу поперек дороги разворачивает и стоит, ждет. А у того тормозов-то — нету!

Жора видит такую вещь, а ехал не то чтобы тихо, торопился все же — он с четвертой да на вторую — р-раз! Газ сбросил, а все равно видит, что до мотоцикла ему не остановить. Он тогда заднюю — р-раз!

Сцепление отпустил, машина ка-ак дернется! И встала, ну прямо сказать — в притирку к этому мотоциклу. Но когда машину-то дернуло, то Катя с сиденья-то и слети! На пол съехала и сидит. Не орет, а пошевелиться не может. Видит это Жора, здесь его дикость и взыграла. Хватает он заводную ручку — у шофера это как бы личное оружие — выходит из кабины и на Трушина, на Ваську.

Тот видит, что не постращать только он ее взял, а натурально имеет намерение стукнуть, — ну, думает, пришел твой смертный час, товарищ начальник. Однако тоже был ловкач, или, может, их в милиции чему такому учат, только не стал он отступать или, пуще того, бежать, а быстро так немому-то навстречу и метнись! Тот только ручку поднял, замахнулся, а он к нему вплотную — раз, грудь в грудь, тому с ручкой-то и ни туда и ни сюда. А Васька его за руку — цоп! Да подножку ему — р-раз! Тут они и схватились, в снегу барахтаются, кто кого — не поймешь, только суть одна, что борьба идет не на жизнь, а на смерть.