Алексей Дебольский - Когда мы молоды

Но начальник не смутился, а послал нарядчицу узнать, не готов ли заказ. Через несколько минут в конторку вошел парень в забрызганной эмульсией спецовке и подал шестерню, сверкающую свеженарезанными зубьями. Я проверил шаблоном каждый зуб и нашел, что работа выполнена идеально. Мне захотелось подвалить молодого фрезеровщика, но его уже не было в конторке.

— Деловой, — кивнул на дверь начальник цеха. — Больше меня зарабатывает.

Это был Витька.

С появлением в окне Дуси молодые люди принимают меры к тому, чтобы никто не заподозрил их в склонности рассматривать присутствие дамы как обстоятельство, к чему-то обязывающее. Витька, который стоял, опершись локтем о столб ограды, теперь повисает на нем, как на костыле, и отворачивается от окна. Вовка закладывает руки в карманы и сплевывает измусоленный окурок прямо в цветочную клумбу. Пашка позы не меняет и даже кокетливо встряхивает шевелюрой, однако лицу придает несколько скучающее выражение. Разговор продолжается примерно в такой плоскости:

— А, Дусенок, наше вам. Ты на меня не сердишься — на́ конфетку. (Вовка.)

— Чтой-то вы стали ноль внимания в нашем направлении, Евдокия Петровна? Неужели, по-вашему, недостойны? Сильно высоко стали о себе понимать — студентка и так далее… (Пашка.)

— И так далее, когда я был в Италии… Дусь, как там насчет гитарки? (Вовка.)

Витька молчит: очевидно, он еще не пришел в себя от прилива чувств, вызванного появлением Дуси.

— Не съедим твою гитару, не беспокойся. (Вовка.)

— А может, съедите, кто вас знает.

Вступает в бой Витька.

— Скажи уж, жалко гитары, — произносит он с подчеркнуто презрительной интонацией, которая соответствовала бы, например, такому тексту: «С недостойными личностями, которым жалко гитары, у нас не может быть ничего общего».

Однако Дуся не возмущается. Очевидно, она понимает, что в этой уничтожающей фразе зашифрованы эмоции, прямо противоположные тем, которые она непосредственно выражает. Дуся отвечает Витьке иначе, чем другим, — менее бойко и более пространно:

— Ну прямо! Ничего мне не жалко, а в тот раз взяли гитару, а сами напились пьяные, и с хулиганами подрались, и струну оборвали, вот вам и давай…

Решить вопрос о гитаре ни та, ни другая сторона не торопится. Вовка придает разговору такой оборот:

— Сказала, пьяные. По двести на брата тяпнули для приличия…

— Довольно уж воображать-то, сами от двести грамм с копыток повалитесь.

— А ты поднеси, посмотрим. (Пашка.)

— Чтой-то мне вам подносить, больно вы мне нужны…

И далее в этом духе.

Иногда в ходе собеседования рассказывается эпизод вроде следующего:

— Эх, вчера на футболе один мужик давал, вот давал! На поле выбег и пошел металлургов (то есть игроков спортивного общества «Металлург», нашего извечного соперника) за ноги хватать. Мильтон за ним, а он как чесанет по беговой дорожке! «Засекай, кричит, время, ГТО сдаю!»

Так продолжается до самого темна. Бывает, они получают гитару и тогда отправляются с нею бродить по улицам нашего промышленного захолустья, распевая под Пашкин аккомпанемент что-нибудь вроде:

А бывает, уйдут ни с чем, но встретят какого-нибудь подгулявшего гармониста, и тогда вместо воровских песен и бестолкового, жестоко перевранного «модерна» поются разухабистые частушки, по большей части двусмысленного, а то и вовсе непечатного свойства. С таким-то репертуаром компания не раз пройдется под Дусиным окном: знай наших!

Чтобы это все не мешало мне работать, я подхожу к окну, намереваясь его закрыть. Подхожу… и останавливаюсь в нерешительности. Вот он стоит внизу, этот малый, хороший рабочий, с которым мы на одном заводе делаем наше общее дело. Там я горжусь своей общностью с ним. Почему же вне стен завода я чуждаюсь тебя, голова твоя непутевая? Почему не найду для тебя такого слова, которое помогло бы тебе понять, как не к лицу тебе то напускное пренебрежение к приличиям, ужимки под «блатных» и маска бесшабашного гуляки?

Эти мысли приходят ко мне не впервые. Я, бывало, умел отвертеться от них: есть-де инстанции, на которые возложено то-то и то-то, а у меня своих дел по горло. Но мысли возвращаются снова и снова.

Кажется, я принимаю решение…

Я уже представляю себе, как это произойдет. Вот я подхожу к нему и подаю ему руку:

«Здравствуй, Витя. Мы ведь знакомы».

«Здравствуйте», — он немного смущается.

«Ты чего же, братец, шумишь?»

Меня он послушает! Я беру его под руку и веду переулком туда, где за кварталом новых домов темнеет еще уцелевший лесок. В дни моего детства этот лес считался страшной далью. Я говорю:

«Решил вот вмешаться в твою личную жизнь. Не удивляйся и не протестуй: я из тех, кто по́том и кровью добывал тебе право на счастье. Скажи мне, Витя, почему ты, правильный человек на заводе, за его воротами живешь, словно кому-то назло? Делаешь не то, что тебе по душе, говоришь не то, что у тебя на уме, и не тем языком, каким говорят с людьми? Знаю, в тебе богатырская удаль играет. Ничто не дает тебе большего ощущения свободы, чем совершение поступков, считающихся недозволенными. Но эта свобода обманчива, она хуже неволи. Ты должен теперь притворяться, будто чарка водки тебе милее, чем улыбка любимой девушки. Витька, перестань ломаться, другого ждет от тебя твоя Дуся. Она ждет, чтобы ты нежно взял ее за руку и сказал: «Милая Дуся! Не нужна мне твоя гитара, не за ней прихожу я под твое окно, а затем, чтобы напомнить о себе, чтобы накрепко завладеть твоими думами…»

И еще многое другое скажу я притихшему Витьке.

Да, следовало бы, очень следовало бы сделать так.

Но у меня на столе неоконченный расчет узла новой машины, которую надо спешно сдавать в производство, и я закрываю окно.

1955

Вошла секретарша, притворив за собой дверь.

— Извините, Виктор Яковлевич, к вам посетитель.

— Ты сказала ему, что я работаю над докладом?

— Да, сказала, но он настаивает. Говорит, приемных часов у партийных работников не установлено, они для народа всегда на месте, — рассмеялась девушка.

— Смотри пожалуйста, какой подкованный! Ветеран, наверно?

— Ничего подобного, совсем молодой парень. Я знаю, вы симпатизируете молодежи, поэтому я…

— Это твой знакомый?

— Нет, первый раз его вижу. По-моему, он из молодых специалистов, присланных на завод.

— Из молодых специалистов… — повторяет Виктор Яковлевич.

Легкая улыбка пробегает по его лицу, в глазах появляется отсутствующее выражение. Мысли, сквозь годы, обращаются к прошлому: сколько же времени прошло с тех пор?

— Прекрати свои глупости! — повысил голос отец.