Георгий Политыко - Товарищи офицеры

Климову все удавалось в этот день: и рапорт комбату о ночной разгрузке столбов, и шутки на перекурах с солдатами. Весь день был прожит в каком-то радостном беспокойстве, но Климов ожидал чего-то большего, необычного. Ему запомнился сон, приснившийся под утро: поезд с розовыми окнами, а в поезде — Маша. Она едет к нему…

Сон не выходил из головы. «На нее это похоже: приехать без предупреждения. Она — такая!» — думал Климов. Мысль о возможном ее приезде повторялась снова и снова. «А почему бы ей не приехать? Ведь обещала!» Даже то обстоятельство, что он давно не получал писем ее, подтверждало его мечтательные предположения: «Не пишет. Значит, готовит сюрприз!»

В обед он вспомнил, что у него плохо прибрано в комнате и ничего не куплено — ни конфет, ни вина — на случай внезапного появления Маши.

Он купил в военторговском буфете коробку с шоколадным набором. На вино не хватило денег, но он все равно раздумал запасаться им заранее: «Если слишком хорошо приготовиться — сглазишь, пожалуй!» Он усмехнулся и — раньше обычного ушел со службы, словно Маша уже сидела в его комнате…

В доме никто не откликнулся на его порывисто-настороженные шаги. Половица у входа скрипнула одиноко и тоскливо. Маши не было и не могло быть: у нее в Москве, в институте, лекции…

Конфеты он положил под ее фотокарточку, и сам усмехнулся этому своему жесту — словно посмотрел на себя со стороны…

«Может быть, ты и не рыцарь. А монах — это точно», — сказал он сам себе.

Как бы машинально, он взял со стола томик пушкинской лирики, раскрыл не глядя страницы; потом снова закрыл. Зимой, увлеченный и занятый службой, он почти забыл о любимых поэтах. Даже Маяковский и Есенин, эти великие и разные, давно не тронутые, стояли на полке рядом с уставами и политическими брошюрами.

Кто из великих благословит лейтенанта, засевшего за книги в этот редкостный весенний вечер?.. Климов мельком и в шутку подумал о благословении…

…Через полчаса он ужинал пивом и бутербродами в маленьком буфете при Доме офицера. Вокруг него, двигая стульями, лейтенанты всех родов оружия торопились на танцы.

— Пойдем, а то танкисты захватят командные высоты!

— Они сюда прямо на гусеницах: вчера с учений!

Из коридора доносился шум ожидающей толпы, сквозь стеклянные двери мелькали нарядные платья женщин.

Климов был один. Артанян находился в лесу, Лобастов заступил на дежурство. Когда раздался первый, тягучий и призывный вздох оркестра, лейтенант вошел в зал и пригласил на вальс худенькую, с веснушками на лице, грустную девушку. Потому что она стояла ближе всех…

…Окна в зале были широко распахнуты, но запахи весны сюда не долетали. Одеколоны и духи успешно противостояли весне, зато и нарядные, всех расцветок, платья женщин напоминали Климову о неживых, искусственных цветах.

Девушку с веснушками он потерял. «Весна сбежала», — подумал он, осматривая зал. А сам не собирался уходить. Все-таки шум тут веселый, хотя это не одно и то же, что шумное веселье… Может быть, окажись в этом зале Маша — и он смотрел бы на всех и на все другими глазами…

Маши не было. И писем ее тоже. Климов стоял у выхода и заставлял себя чего-то ждать. Он дождался. В зал вернулась весна.

Это была не та девушка с веснушками, а много лучше и красивей. Она прошла в угол и села там. Ее никто не приглашал на танцы. «Может быть, мне показалось, что она красивая?» — подумал Климов.

Ей было лет двадцать или немногим более. Светлое зеленое платье, свободно наметившее гибкую девичью фигуру, застенчивый румянец на белом лице и живые черные глаза — вот что напоминало в ней весну. Короткие черные волосы ее походили на хохолок птицы. Тонкая шея и руки были открытыми — руки она держала немножко откинутыми — словно крылья… «Птица-весна», — назвал ее Климов, вовсе еще не думавший подойти к незнакомке.

А она разочек даже бросила на него из-под ресниц очень веселый и словно ожидающий взгляд.

«Приглашу на следующий, — решил Климов. — Вот закончится этот вальс…» И тотчас музыка смолкла, будто нарочно, чтоб испытать решимость лейтенанта. Офицеры с девушками растекались по сторонам, освобождая на время середину зала.

Климов медлил: «Вот начнется — тогда…»

Оркестр снова заиграл, а лейтенант все еще выжидал. Боялся очутиться один на один с такой красивой в середине зала…

Он не запомнил, как прошел те несколько шагов, что отделяли его от незнакомки. Мог только надеяться, что никто не заметил ни его порывистости, ни растерянности…

Она легко и послушно положила руку ему на погон. Лейтенант двигался так, словно боялся нечаянно уронить эту руку. Не слышал музыки, сбивался с такта.

— Вы редко бываете на танцах? Хотите, поведу я? — Она не смеялась, она словно заботилась о том, чтобы ему было хорошо. Могло ли ему быть лучше?

Она сказала, что ее зовут Валя.

Потом, в раздевалке, он подавал ей пальто, отделанное чернобуркой, следил, как она, нагнувшись, застегивала блестящие ботики, и только тогда впервые вспомнил о Маше: «У нее такие же ботики. С молниями…»

Но Маша была далекой, далекой.

Письма Климову по ошибке пересылали в лес. Это обнаружилось на другой день после его знакомства с Валей. Его удивила не ошибка, а то, что сам он ничуть не зол на незадачливых гарнизонных почтарей.

Маша не забыла его. Она помнила и любила. И не лукавила больше, не выдумывала «испытательных сроков». Климов тоже не сомневался в том, что продолжает ее любить…

…В тот вечер он проводил Валю на одну из окраинных улочек. Он помнил: там была грязь, и девушка, переступая лужицы, крепко цеплялась за его руку. Он перенес бы ее на руках, если б она попросила. Но она даже не разрешила довести ее до калитки — остановила его на углу тускло освещенного перекрестка:

— Дальше я одна. Мой дом рядом…

— Прощайте? — сказал Климов с неожиданной для него самого вопросительной интонацией. Она улыбнулась:

— До свидания. Если хотите. Но… Я позову сама…

И растаяла в темноте.

Всю дорогу — назад, к своему жилищу — Климов повторял необыкновенное обещание и не думал о том, что сам нечаянно выпросил его. «Позову сама!» Она не знала ни адреса его, ни фамилии. Он тоже ничего не знал о ней, кроме имени.

Конечно, смешно при первом знакомстве задавать девушке навязчивые «анкетные» вопросы. Климов не укорял себя за то, что не успел расспросить девушку. Но из ее разговора — а она говорила почти не умолкая — лейтенант хоть что-то должен был понять. Кто она? Замужем или нет? Медик или портниха? Местная уроженка или гостья из Одессы? В этих-то простых вопросах смог бы разобраться любой школьник.

Климов не мог разобраться в них и на второй день, и на третий. Валя представлялась ему то неверной женой какого-то старика, то избалованной дочерью состоятельных родителей, то делалась вдруг серьезной, и он видел ее в белом халате зубного врача, а потом — в изящном комбинезоне — инженером местной фабрики. Все было правдоподобно. Валя с одинаковой уверенностью оказывалась в роли воспитательницы детского сада и заезжей артистки; она могла быть и шпионкой, засланной из-за рубежа для обольщения болотинского гарнизона.