Владимир Ухли - Шургельцы

Хвекла подумала и ответила:

— Сухви, она любить человека может, но она ни на кого не похожа. Если бы мать Ванюша заболела, может, и не пошла бы она. Я ее как следует не знаю…

— А какая она? Способная? Умная? Сердце у нее горячее? — все настойчивее спрашивала Манюк.

— Она способная, а умна ли — не знаю. Вот горяча слишком, — сказала Хвекла задумчиво. — Покоя нет в ней, веры нет, а без веры какая же любовь? Ну и набалована очень.

— Да и Ванюша ни за что к девушкам приписывает. Так ведь? — сказала Манюк. — Я-то уж своего мужа никогда не обижу ревностью. — Манюк дотронулась до руки Хвеклы. — Я от тебя не скрою. Если бы Сухви Ванюша не любила, я бы сама его любить стала.

— Да что ты! — ахнула Хвекла.

— А что она его мучает? Я Ванюша жалею.

— Жалеть-то мало, помочь им надо. Сухви надо так сказать, чтоб она со стыда сгорела, засовестилась.

— Хочешь жить — живи, иначе я за него выйду. Так ли сказать? — засмеялась Манюк.

— Может, и так, — с грустью сказала Хвекла. — А попробуй-ка скажи, Сухви живо все твои перышки выщиплет.

— Ой, тогда не буду!

— А что же говоришь: «Жалею Ванюша». Не только жалеешь, а словно даже любишь его, — улыбнулась Хвекла, поправляя на младшей подруге платок.

— А кто не любит Ванюша? И ты страдала по нем, только виду не показывала. Да и Прась, наверное. А только он, он-то уж не бросит Сухви и не полюбит другую. Да и правду сказать, очень она хороша и голос какой прекрасный.

Ванюш подошел к высокому дому на Сюльдикассах, стал у ворот. Сколько раз он поджидал под этими ветлами свою любимую! Он тогда и думать не думал, что так все будет, ему казалось, что они всегда будут жить счастливо и радостно.

«Нет, больше я так не могу, — сказал он себе сокрушаясь. — Должна же она меня понять. Эх, Сухви, если б можно было показать тебе сердце, увидела бы, что, кроме тебя, никого там нет. Не поверила бы клевете».

Ванюш решительно взошел на крыльцо, постучал в дверь.

— Откройте.

— Кто там? — Сухви выглянула в окно.

— Я, Ванюш. Сказали, что теща больна. Вот я и пришел. Не запрячь ли лошадь, Сухви?

— Нужно будет — сами пойдем и запряжем, товарищ Ерусланов. А вы за нас не беспокойтесь и нас, пожалуйста, не беспокойте.

Окошко захлопнулось. Ванюш остался стоять на крыльце.

Шихранов повесил трубку, вытер носовым платком вспотевший лоб.

— Товарищ Митин уже прибыл для проведения отчетного собрания, — заявил он. — Выйду-ка ему навстречу.

Счетовод вынул из шкафа желтую папку, захватил бумагу для протокола, две ручки и, войдя в кабинет председателя, посмотрел в окно. Шихранов быстро шагал посредине улицы — только пыль клубилась. «Вот ведь не понимает, — покачал головой Никонов, глядя вслед удалявшемуся председателю. — Неужели не чувствует, чем пахнет? Времена новые надвигаются, а у него хвост к краю проруби примерз. Эти Мешковы привыкли кота в мешке продавать. Вот теперь и расхлебывай. Тэк-тэк, надо отсюда убираться. Свяжешься с этими Шихрановыми и Мешковыми, невесть какие края придется повидать. Эх-хе-хе, и как только это получилось, что народ правления не слушается? Благо, сам Митин приехал собрание проводить…»

Никонов подумал-подумал и твердо решил уходить с работы. Он взял чистый лист бумаги, опустил на нос очки и сел писать:

«Прошу отпустить с работы, так как расшаталось здоровье и глаза видят скверно».

Он закрыл кабинет председателя. Ему казалось, что он тут в последний раз.

— Вовремя нужно уметь сойти с дороги, посторониться. Пускай меня назовут дезертиром, пусть говорят, что испугался перемен, мы тоже не дураки, — бормотал он.

В это время Шихранов и Митин уже подъезжали на тарантасе к яровому клину.

— Сами видите — как клещи впились в свои приусадебные участки, никак не оторвешь их, — показал Шихранов на колхозников, вскапывавших свои огороды. — Что случилось в последнее время с ними? Так и смотрят, как бы поссориться, заершиться. Неимоверно трудно стало заставить выполнять. Какие-то другие способы нужны…

— А какие же? — спросил Митин. — Хочешь сказать — запугивать? Ты знаешь, дружище, эти способы нынче не годятся.

Беседуя так, они оказались у поворота реки. Шихранов предложил гостю:

— Заглянем на пчельник? Здесь недалеко.

— Нельзя. При таких обстоятельствах никак нельзя, — не согласился Митин.

Шихранов удивился и встревожился. Он все хотел спросить Митина — не переведут ли его в другой колхоз. Но Митин уж очень торопился, не хотел разговаривать.

Подъехали к амбарам. Митин сказал укоризненно:

— Ты говорил, что шургельцы на собрание не соберутся. А вон сколько народу идет.

— Они идут не с тем, чтобы колхозные дела двигать. Они торопятся председателя снять, — мрачно сказал Шихранов.

— Откуда ты знаешь?

— Еще давеча рассказывал вам: им главное — ежегодно сменять председателя.

— Но ты уже третий год работаешь, — возразил Митин.

— Между огнем и полымем… Задержитесь-ка, мне надо сказать еще кое-что.

Митин приостановился.

— Говори, пожалуйста.

— Помните того Ерусланова, его Ильин присмотрел и заведующим фермой выдвинул. Вот с тех пор и невозможно стало работать. Если хотите мне создать условия, отправьте его года на два на курсы. Обстановка облегчилась бы… А там бы, глядишь, все и обернулось бы…

Митин посмотрел на Шихранова настороженно, пристально и ничего не ответил. Зашагал туда, где на длинных скамейках и на зеленой траве уже рассаживались колхозники.

Мгди принес и поставил на стол, покрытый красным, графин с водой и стакан.

— Доклад, эккей, опять будут тянуть длиной с вожжу, — предупредил он, пробираясь между людей.

Никто в ответ не засмеялся. Прозвучал голос бригадира Шурбина:

— Начинать надо. Сейчас не время на собраниях рассиживаться…

Шихранов вышел, остановился у стола.

— Товарищи колхозники, — начал он, вытягивая из кармана исписанный лист бумаги. — Выберем президиум.

Он зачитал список. Проголосовали. Сидевшие сзади перешептывались, удивлялись, почему на этот раз в президиум не избрали Мешкова и Маськина. Мешков сидел в стороне, а Маськин по привычке, расталкивая людей, пошел к столу. Его окликнули:

— Куда идешь, Иван? Тебя же не избрали.

Он удивленно повертел головой, опустился на длинную скамью. Но спокойно сидеть не мог. Время от времени подавал голос:

— Чего там смотрит президиум? Шумят, ничего не слышно. Даже голоса Сергея Семеныча!

Поговорив некоторое время на международные темы, Шихранов отпил из стакана воды. Это не прошло незамеченным. Кто-то тоненьким голоском проговорил:

— Песок ест и воду пьет — говорится про утку. И сват Сергей так же: хлебнет воду и дальше айда…

Иван Маськин не стерпел, прошипел: