Владимир Ухли - Шургельцы

— Хорошо придумали. А тепло-то идет?

— Потрогай. Вчера вечером пришлось убеждать некоторых сомневающихся.

— И верно, теплые, — обрадовалась Прась.

Вышли на территорию фермы. На берегу реки лежали бревна. Ванюш сказал, что тут решили построить небольшой изолятор для больного скота.

— Вот это молодцы, — похвалила Прась.

Ванюш вынул чертежи, показал план изолятора. Девушка сказала, что нужно прорубить вторую дверь для исцеленных животных, и Ванюш с ней согласился.

Рассказала Прась, что по ее просьбе она направлена в свой район, но в какой колхоз, до сих пор не знает. Ванюш взглянул на нее с тревогой.

— Мы же тебя ждем, понимаешь, ждем! Ты нам необходима.

— Я и сама хочу в своем колхозе работать. Буду добиваться.

— Тогда давай руку. — Ванюш крепко пожал руку девушки. — Никуда больше не соглашайся. Представляешь, как нам трудно без зоотехника.

— Да не горюй, добьюсь.

Прась пошла домой.

Ванюш смотрел ей вслед и неодобрительно думал о Пруххе. «Не понимает он эту девушку, изводит своими капризами. Вот была бы моя Сухви такая, мне другого счастья не нужно бы». Он сам был не рад, что подумал о Сухви, сразу все кругом потемнело.

Ведь он еще не рассказал матери о ее ночном приезде…

Дойдя до дома, он тихонько открыл калитку, но она скрипнула, потому что столб покосился и висела она криво. Ванюш присел на ступеньку. Тут к нему подошли куры, сопровождаемые красным петухом. Он линял, и от пышного иссиня-черного хвоста у него осталось одно большое верхнее перо. Петух очень привык к Ванюшу, близко подошел к нему, встал на носок его сапога, клюнул в ладонь, пристально посмотрел в глаза, будто с сочувствием. Потом, приглашая свою куриную семью, гортанно и протяжно запел. Ванюш погладил петуха, встал, пошел в сени. Петух от него не отставал, тоже вошел, подзывая кур. Но скоро повернул вслед за хозяином обратно. Ванюш вынес горсть пшена и рассыпал тут же перед крыльцом. Куры поспешно клевали, петух, закидывая голову, расставил ноги и так расшвырял зерна, чтоб курам было удобно клевать не толкаясь. От радости он еще раз запел и сделал вид, что клюет, но на самом деле не съел ни зерна, а все подкидывал курам. Ванюш вынес еще горсть пшена, часть высыпал на землю, часть оставил на ладони, раскрыл ее и протянул руку. Петух стал клевать осторожно, чтоб хозяину не было больно. Ванюш удивился. Он до этого не кормил его с руки, только видел, как кормила мать. И тут петух опять подозвал кур, и они потянулись к ладони Ванюша. Он приподнял руку, куры смешно привстали на цыпочки, старались достать, а петух и тут догадался, клевал и бросал зерна на землю.

«И какой ты у нас вежливый… — улыбнулся Ванюш. — Отблагодарить за доброту умеешь. Напрасно Сухви тогда тебя вышвырнула», — вспомнил он, как жена мела пол в сенях и пустилась за петухом с метлой.

Ванюш вошел в избу. Мать попросилась на печку. Она сама теперь не могла подняться. А раньше в день по нескольку раз лазила и на чердак и в погреб.

— Чтобы уши мои не слышали, чтобы сердце мое не болело, — сказала она. — А то сегодня с утра девушки поют и поют. Может, тут, подальше от окна, меньше услышу.

— Мама, они торф подвозят, коровник отеплить. Пусть поют. Не горевать же из-за нас всему селу.

— Так-то оно так, сынок… Да мне голос снохи послышался.

— Мама, может быть, тебя в больницу отвезти, к Агриппине Константиновне? Она меня вылечила. Очень хороший врач.

— В больнице буду пуще маяться. Полегчает вот, выйду на работу. Ждали, все лето прождали, — видно, не хочет и на день приехать.

— Мама, — начал было Ванюш и опять не решился сказать: пусть успокоится немного, забудется. Он заторопился. — Я, мама, калитку на засов заложу.

— Зачем? Не запирали днем.

— На всякий случай, мама. Может, задержусь.

— Заложи тогда. Овцы дождутся у ворот. Они у нас умные, не беглянки… — И прибавила: — Ты ответов не дожидайся, напиши письмо, и поласковее.

— Мама, я ей немало писем отправил. Хорошо, напишу еще и тебе прочту, прежде чем отправить.

Ванюш накрыл матери ноги и вышел из избы. Запер калитку, — боялся, кто-нибудь без него придет, расскажет матери о приезде Сухви.

Вышел он за ворота, постоял, подумал. Было ему очень плохо. Опять вспомнилось все: и последний день, когда она ушла с упреками, и тяжкие слова, которые она ему сказала. И хуже всего было то, что, приехав после долгой разлуки, она не захотела его увидеть. Он представил себе на минуту, что это он приехал. Смог бы он не повидать Сухви, даже если бы очень на нее сердился? И ответил себе: «Нет, я никогда бы так не поступил».

Ванюш пошел на ферму. Ему хотелось скорее увидеть людей, обойти коров, знавших его хорошо, заглянуть в стойло к быку, потрепать его по могучей в складках шее, поднести кусок хлеба. Этот огромный бык, к которому почти никто не отваживался войти, так привязался к Ванюшу, что, услышав его шаги, голос, даже переставал есть. А стоило Ванюшу задержаться, не сразу войти к быку, он начинал мычать ласково и тревожно, сердито мотал головой, короткими толстыми рогами расшвыривал корм.

Ванюш поговорил с доярками. Они требовали концентрированных кормов, Ванюш пообещал, что будут. Доярки-скотницы говорили, что рацион надо усилить, потому что в лесу коровы ели лучше, молока много давали, а теперь стали убавлять. Это Ванюш и сам знал. «Красна изба не углами, а пирогами, — сказала одна из женщин. — Коровник-то хорош, да корма не заменит».

Подошла Плаги-ака, дернула Ванюша за рукав:

— Иван Петрович, что же это ты к быку не заглянул? Он совсем взбесился, шипит, как банный камень обрызганный, вышвырнул весь корм из колоды, меня убирать не впускает.

— Э-э, да я позабыл, точно позабыл. — Ванюш смутился, почему-то обрадовался, пошел в стойло к быку.

Когда он вернулся, одна доярка спросила, почему Мешков разъезжает на колхозной лошади куда захочет. Ерусланов объяснил, что его назначили подвозить горючее. Женщины возмутились:

— Знаем мы, как он подвозит! Дали бы лучше лошадь сюда, воду бы подвозили. А то руки у нас отваливаются. Одна лошадь не успевает.

Ванюш обещал похлопотать и об этом.

…Когда он пришел в правление, было поздно. Наряды уже раздали. Бригадиры и Салмин были еще здесь.

— Завтра нам придется ответ держать перед новым главным агрономом МТС, — сказал Ванюшу Салмин. — Садись, закури. Хорошие папиросы.

— Я хотел совсем с куревом распроститься. Маме от дыма душно. Да вот не сумел. Многое я что-то не сумел, — прибавил он горько.

— Да ведь не один ты. Умелых-то в этих делах немного, — сказал Салмин сочувственно. — Кури пока, все-таки утешение.

Ванюш жадно затянулся. Спросил, почему придется ответ держать, за что.

— За посев на зеленую массу, — ответил сдержанно Салмин. — Говорят, мы опять без разрешения райисполкома… Одним словом, зря потратили трудодни, семена и прочее.