Виктор Баныкин - Ранняя осень

Поправив чуть растрепавшиеся волосы — густые, соломенно-рыжие, Наташа села рядом со мной. А немного погодя, робко поводя ладошкой по моим жестким вихрам, со вздохом сказала:

— Глупой девчонкой мне хотелось… хотелось братика иметь. Которого я бы любила больше, чем себя. Смешно, наверно?

— Почему же? — спросил я в замешательстве, не смея пошевелиться. Какое, оказывается, несказанное блаженство ощущать на своей голове нежное касание маленькой женской руки!

Еще немного погодя Наташа сказала:

— Все давно собираюсь спросить тебя, Денис… Да все стесняюсь как-то.

— Ну, отчего же? Спрашивай, — поощрительно улыбнулся я, еле сдерживаясь от желания поймать Наташину руку и прижать ее, прижать крепко-крепко к своим губам.

Наташа вздохнула.

— Ну, ладно, спрошу. Сердиться не будешь?

— Нет, — пообещал я.

— Отчего ты щербатый? Я еще в тот — первый день приметила… когда ты приехал.

Отвернувшись от Наташи, я глухо протянул:

— Так… случайно вышло.

— А ты не хмурься. Если не хочешь — не говори. — И Наташа убрала с моей головы руку.

В траве рядом со мной что-то сухо зашуршало. Проворно приподнявшись, я накрыл ладонью юркую ящерицу. Взял ее осторожно пальцами за туловище, сказал:

— Посмотри, Наташ, какого зверя поймал.

И положил ящерку на ладонь. Наверно, с минуту, а то и дольше малюсенькая песочно-коричневая ящерка лежала у меня на ладони не шевелясь. Лишь бока ее ходили ходуном.

— Ты не ворожец? — спросила Наташа, поднимая на меня глаза.

Я помотал головой.

Улыбаясь, Наташа продолжала, склонившись над моей рукой:

— Но она тебя слушается. Скажи ей: «Ящерка, ящерка, беги к себе домой, тебя родители ждут».

Я спросил ящерку:

— Ты слышала?.. Иди и не попадайся на глаза злым.

И опустил на землю руку. В тот же миг ящерка скрылась в траве. А Наташа по-детски восторженно захлопала в ладоши:

— А сам говорил, что не ворожец! Хи-итрущий!

Мы оба засмеялись.

Тут я и брякнул, сам не знаю к чему:

— Передних зубов, Наташа, я лишился зимой. Ходил с удочками на Волгу. День ненастный выдался, чуть метелило. А вскоре и совсем запуржило. Пришлось домой сматываться несолоно хлебавши. Кроме меня, еще двух пацанят нелегкая дернула пойти на рыбалку. Ребятишки эти и ухнулись в полынью. На их счастье, я как раз мимо проходил. Когда вытаскивал второго, поскользнулся. Кроме того что подбородком ударился о ледяной припай, еще и сам в полынью нырнул.

Сорвав травинку, надкусил ее.

— Ну, да ладно… пес с ними, с зубами, главное — и ребят выволок и сам вылез из полыньи. Одно досадно: слег потом. И десятый класс не закончил. А теперь уж решил твердо — в вечерней кончу. Надо работать идти, нахлебником на шее у женщин стыдно сидеть.

И без всякого перехода еще брякнул:

— Поедем, Наташа, со мной? Волгоград не город, а сказка.

Она испуганно отшатнулась:

— Да ты что?

— А ничего. На завод вместе пойдем поступать. Первое время у нас поживешь… у нас народ добрый. А потом в общежитие…

— Перестань! — все так же испуганно проговорила Наташа и встала. — Пойдем. Как бы молоко у нас не скисло.

Вечером мы сидели с Наташей на краю обрыва, поджидая к ужину дядю.

А за Суровкой — тихой, уже впадающей в дрему, садилось солнце. Обжигающе-алое, оно все испепелило вокруг: и зубчатый лес на горе, за которую заваливалось, и домики рабочего поселка, похожие отсюда на разбросанные по холмам детские кубики.

До самого стрежня багрово рдела Суровка. У нашего же берега вода с каждой минутой густела и густела, наливаясь мазутной чернотой. Посередине реки дымил, бухая плицами колес, трудяга буксир. За его кормой тащились покорно баржи. Буксир, вероятно, направлялся в Междуреченск.

Наташа подняла руку и помахала стоявшим на капитанском мостике буксира молодым ребятам, может, практикантам речного училища. Мальчишки весело загоготали, срывая с голов форменные фуражки.

— Счастливые, — сказала Наташа. И, не сдержавшись, вздохнула. — Сесть бы вот на пароход и, все плыть и плыть… есть же такие люди — разъезжают запросто по разным странам. А тут… я дальше райцентра нигде не была. Даже в нашем областном городе.

Она снова вздохнула.

— Читать надо больше, — сказал я, с любопытством глядя на появившиеся вдали над горой облака, похожие на огненных всадников. — Читаешь иную захватывающую книгу и сам как бы путешествуешь по дальним странам.

— Ты говоришь: читать надо, — сказала Наташа. — В совхозе на ферме от зари до зари пропадала. Наломаешься за день, так еле до дому дотащишься, ног под собой не чуя. И все же для душевной книги всегда бы выкроила часок-другой… Я люблю книги, да их, списывающих жизнь человеческую — какая она доподлинно есть, где тут достанешь? На Крутели случайно наткнулась на сундучок с разной старинной рухлядью. Знаешь, как обрадовалась? Среди прочих прочла и одну книгу про царя Грозного… Несколько ночей подряд кошмары мучили. Наверно, Денис, лютее деспота на свете не было?

— Были. И сейчас встречаются, — сказал я, продолжая безотрывно глядеть на сражение крылатых небесных всадников. — В Ираке — есть такая арабская страна, протекает река Диала. Переправляясь раз через Диалу, персидский царь Кир лишился своего любимца — белого коня. Разгневался царь и приговорил реку к смертной казни.

— Как… к смертной казни? — поразилась Наташа.

— Кир приказал прорыть… не то триста, не то четыреста каналов, чтобы отвести воду из Диалы. И река перестала существовать целую тысячу лет.

Поводя зябко плечами, Наташа вопрошающе глянула мне в глаза:

— Ее, что же, и до сих пор нет, этой реки?

— Со временем знойные пески пустыни высушили каналы, сравняли их с землей, и мученица Диала вернулась в свое русло.

Легонько коснувшись Наташиной руки, лежавшей на колене, я шепнул ей на ушко:

— Глянь-ка на ту сторону. Эвон какая кровавая битва разыгралась на небе.

Наташа подняла голову и, содрогаясь, прижалась плечом к моему плечу.

— Страшно-то как!

Мы молчали до тех пор, пока огненные всадники не превратились в пепельно-сизые, жалкие лохмотья, а на середину реки не упала первая звездочка — острая и холодная.

На Суровку и Крутель опускались влажные сумерки. Вдали четче замигали огоньки бакенов. А немного погодя от переката послышался дробный перестук мотора.

— Едет, — сказала Наташа. — Пойду на стол собирать.

Вскоре к берегу пристала лодка. Грузно спрыгнув на мостки, дядя замотал тяжелую цепь за кол, вбитый в глинистый берег. Я пошел ему навстречу.

— Природой кормишься? — спросил дядя угрюмо. — А Наташа чем занимается?

Не дожидаясь ответа, направился к воротам, шаркая подошвами тяжелых резиновых сапог о закаменевшую землю.