Виктор Баныкин - Ранняя осень

— Антипыч, неужели вы стерпите? Неужели к ответу жулика того не притянете? — сказала Степка. И поставила перед стариком тарелку с горячими щами. — Сейчас за взятки и прочие махинации…

— Э-э, наивная душа! — крякнул Антипыч. Подхватив на вилку маленький огурчик, старик отправил его целиком в рот. А потом долго, аппетитно похрустывал, сладко жмуря блекло-голубые, в дымке, глаза. — Вот ты напрямки режешь: к ответу подлюгу! — снова заговорил он, управившись с огурцом. — А каким манером докажешь, что хлюст этот взятку совал? Он ведь не придурок, без свидетелей любит обтяпывать темные делишки. То-то и оно! — И старик стряхнул с разбойничьей смоляной бородищи хлебные крошки. — А спрашивается, что человеку не хватало? Квартира в поселке казенная, со всеми удобствами. Это когда другие по общежитиям и углам разным маются… Так нет, свои личные хоромы надумал возвести. Чтобы в лесочке, у крутого волжского бережка. И — само собой — за государственный счет. Ну, а потом легковая машина потребуется и кобель цепной… Спрашивается, откуда гнилая, вредная бактерия к нам лезет, людей заражает? Ведь до колхозов папаша этого прыща, как сейчас помню, самым горемычным хлебопашцем в Александровке считался. Хлеба своего едва до рождества хватало. На семерых ребят одни худые валенки… А вот сынок этого бобыля, гляньте-ка, в удельные князья лезет! Откуда проникла в его крестьянский организм худая зараза?

Степка вдруг насупилась.

— Антипыч, а у вас в тарелке скоро закрайницы появятся! Беритесь-ка за ложку, хватит сокрушаться!

— И верно, Степа, зарапортовался! — смутился Антипыч. — Цельными днями, касатка, все один да один мерю шагами кварталы. Из сосняка в березнячок забредешь, из березнячка в буерак спустишься. А из буерака, само собой, в гору карабкаешься. И все один и один. С лесными духами да со старухой своей, глухой тетерей, много не набалакаешься!

Но вот прошла добрая минута, а может, даже и две, и приумолкнувший было старик, только что усердно работавший ложкой, снова с прежним азартом заговорил:

— И-и, ласковые мои, чуть не запамятовал… чуть не запамятовал про Серегу вам доложить!

— А что с ним, Антипыч? — спросил Артем. — Уж который день мальчишка не кажет носа на кордон. С той недели… после бурана ни разу не заглядывал.

Антипыч ладонью расправил бороду. И, посмеявшись, окинул Степку и Артема веселым, с лукавинкой, взглядом.

— Вот-вот, в самый этот лютый буранище и отличился наш Серега. Да как еще отличился, неразумный! Помните, по зиме, в бескормицу, приручил Серега олениху? Сенцом, овсецом подкармливал ослабевшую животину. Закинет за плечи рюкзак, встанет на лыжи — и пошел! В самый ведь дальний — Соловьихин — квартал шатался малый. И так каждый божий день. И олениха попривыкла к парню. На голос бежала. А закуролесила метель… ведь четверо суток, якар-мар, бесилась! И потерял Серега покой: «Как там моя Олька?» Ну, и не выдержал. Тайком из дома сбежал поутру на третий день. Сами догадываетесь — куда.

Тут Антипыч крякнул.

— Теперь уж отошел Сергунька. Поди, на днях и к вам завернет.

— А что с ним было, Антипыч? — ахнула Степка.

— Дело прошлое теперь, — неохотно промямлил Антипыч. — Заблудился, вот что. Если б часом-другим позже отыскал Серегу… худо бы пришлось неразумному.

Артем покачал головой.

— Вот вам и председатель «зеленого патруля»! Ну, разве можно было одному в метель? Уж шестнадцать парню стукнуло, пора и шариками работать!

— А ты больно шибко не жури его, Артемушка, — с душевной мягкостью проговорил старик. — Аль запамятовал, какие сам в его лета коленца откалывал? Прочесть нотацию, само собой, след. Придет — отчитай! А только по мне — молодчина Сергунька! Такой вот с малолетства к нашим Жигулям всем сердцем прикипает. И толковый из него вырастет хозяин природы!

Подавая на второе жаровню с лапшевником, Степка внезапно вся так и просияла. Ее всегда насмешливо-предерзкие мальчишеские глаза сейчас засветились на удивление тихой, неумеренно детской добротой. Артем, нечаянно взглянувший в этот миг на девчонку, невольно залюбовался ее круглой подрумяненной рожицей.

«Какая муха ее укусила? — подумал с сочувствием Артем, и острая, щемящая жалость, непрошеная жалость и к себе, и к Степке, пронзила его сердце. — О чем она подумала? Что вспомнила?»

А Степка возьми да и заговори:

— Помните, Антипыч, забавного того олешка… которого вы мне принесли года два назад из леса? Помните? — Она все еще улыбалась, положив на стол свои натруженные маленькие руки, такие проворные и такие беспокойные. — Шерстка у него была коричневатая, с темными пятнышками вдоль спины. А вот на лбу… Можешь представить себе, Артем, на лбу у него, как по заказу, большое белое пятно светилось. Снежком я его назвала. И так ко мне олешек привязался, ну так привязался: куда я, туда и он. Совсем ручным, глупышка, стал… Ой, ну что это на меня, на сумасшедшую, завихрение словно нашло?

Степка опустилась на табурет, зажала ладонями пуще прежнего разгоревшееся лицо.

— А дальше-то что было? — спросил растроганно Артем.

— Ну тебя! — глухо пробурчала девчонка. Между тонкими ее пальчиками проступила ясная, как майская росинка, слеза. — Вам, мужикам бесчувственным, только бы посмеяться!

И, не владея больше собой, Степка, всхлипывая, бросилась в сени.

Побледневший Артем тоже было порывисто встал, но Антипыч взмахом руки приказал ему сесть.

— Ты, паря, и виду никакого не показывай. Поплачет — и пройдет. Сердце-то девичье отходчиво… а понять его — не то что богу, черту не дано! Так-то вот!

В самый этот миг Артему и вспомнилась бойкая лыжница в желтом, так неожиданно появившаяся поутру на солнечной поляне. Целый день он ни разу о ней не вспомнил, честное слово, ни разу! А вот сейчас… К чему бы это?

«Одни ли девичьи сердца трудны для понимания? — спросил себя Артем, и кончики губ, опушенных усами, слегка покривились в усмешке. — Тут в своем сердце… и то как в темном лесу. Заблудиться можно».

Светило солнце. Пушистые снежные хлопья опускались на землю лениво и тихо. Казалось, если до предела напрячь слух, то непременно подслушаешь шепот снежинок. Мальчишкой Артем не раз слышал их таинственные перешептывания. Только он никому об этом не рассказывал. Попробуй — засмеют! Нелюдимого, молчаливого Артемку товарищи по школе и так сторонились.

Возможно, Артем и сейчас подслушал бы разговор скрытных снежинок, да мешал звонкий бегучий ручей, неподвластный даже здешним трескучим морозам. Незнакомому человеку могло показаться, что где-то вблизи, вон за теми елочками, поет жаворонок, славя и это задумчивое утро, и бледное — «слепое» солнце, на которое можно было смотреть, как на луну, и принарядившийся в негнущиеся серебряные ризы лес.