Виктор Баныкин - Ранняя осень

— Ой, а где же вороны? Я что-то их не вижу! — с прерывистым вздохом проговорила девушка.

Артем промолчал. Уж и ему застила глаза прозрачная, бегучая слеза и вместо двух черных точек в лазурной, как бы оплывающей, выси мерещились четыре точки, а все не хотелось опускать вниз взгляда.

Вытирая варежкой повлажневшие ресницы, девушка сказала:

— А мне уж пора…

Потупившись, добавила:

— С вами так интересно. Вы лесник?

— Вроде этого.

— А если я еще как-нибудь забреду… сюда, на вашу колдовскую поляну? Можно?

Артем кивнул. И вынул из кармана чуть помятый конверт.

— Не откажите, пожалуйста, опустите… Вам так и так мимо почты идти.

— Давайте! — охотно согласилась девушка. Артемов пакет она сунула за пазуху. Взмахнула палками, поднимая невесомые искры, сейчас уже не пронзительно-синие, а необыкновенно светлые, налившиеся живительной теплотой, и легко понеслась вниз под горку. Немного погодя оглянулась, прокричала:

— До свидания, волшебник!

«Экая резвая!» — отметил про себя Артем. Он и сам любил лыжи: мальчишкой, бывало, каждую зиму с завидной неустрашимостью штурмовал все окрестные взгорья. Вздохнув, он поднял над головой руку. И еще подумал: «Ну как же ты, калека, без своего подожка до избы теперь дотопаешь?»

Из столовой Степка заявилась нежданно-негаданно. Заявилась она засветло, когда уходившее за горы солнце опалило последним — самым огнистым — лучом стоявшие по ту сторону поляны сосенки. И настроение, видно, у Степки было что ни на есть радужное. Неслась сенями, топоча коваными каблучками ботинок, точно резвая козочка копытцами.

В первую минуту, едва заслышав скорые Степкины шаги, Артем захотел смахнуть с табурета безобразную кучу замусоленных, перекрученных папиросных окурков, смахнуть под кровать, что ли, а самому подняться с постели, сбросить с плеч полушубок. Но, обведя тяжелым взглядом продымленную избу, махнул на все рукой. Разве ее, востроглазую, обманешь?

А Степка — вот она — уже на пороге. Уставясь на Артема широко распахнутыми глазищами — тревожными, поразительно зелеными, — она поморщила вздернутый кверху носик, уже осыпанный небрежно, будто впопыхах, мелкими просяными веснушками. А потом чихнула, да как захохочет.

— Ты что… смешинку проглотила? — покосился Артем.

— Ой, Артемушка! — воскликнула проказливая эта девчонка, снова заливаясь звонким смешком. — А я-то — ровно в воду глядела… Дай, думаю, сигарет куплю. После двухмесячного поста Артему непременно взбредет в голову… непременно курить вздумает. Скажешь, не угадала?

И Степка — ну, не поразительно ли? — вытащила из хозяйственной сумки оранжевую пачку сигарет.

Все так же мрачно, еле разжимая губы, Артем спросил:

— Чему же ты возрадовалась?

— Ничему. Просто вспомнила, как ты клятвенно божился, обещаясь не брать в руки курева… В жизни больше не брать! — Тут Степка снова чихнула. Отгоняя от себя рукой слоистые, изжелта-серые космы табачного дыма, потянувшиеся к неплотно прихлопнутой двери, она вздохнула. — Только ты зря не кручинься… Что с тебя, со слабого человека, возьмешь? Все вы, мужики, наверно, такие! Мы вон у себя сколько мучились с Димкой, прежде чем отбили у него охоту от этой лиходейной привычки. Год с хвостиком! Бывало, от Димки за километр самосадом несет. Пойдет какая дура танцевать с ним, головушка разболится… Так что же мы придумали? Стали каждый божий день записочки подбрасывать Димке: «Если, Дима, не бросишь категорически курить, не стану с тобой гулять». И ни одна — ни на танцы с ним, ни в кино. Представь: подействовало! В данный момент наш Дима самый ярый враг курильщиков. Теперь стоит только задымить в клубе какому-нибудь парню… немедля Димка его за дверь выставит!

Степка прошла к плите, пристроенной к подтопку, и загромыхала кастрюльками (Артем даже не заметил, когда девчонка успела сбросить с плеч шубку).

запела она, беззаботная, запела чуть протяжно и чуть игриво.

Невмоготу стало лежать Артему, в жар ударило. Пыхтя и отдуваясь, опустил он ноги в стоявшие у кровати валенки, надел на голову русачью шапку. Встал, тяжело опираясь на палку.

— Иди, иди, проветрись перед обедом, — сказала миролюбиво Степка, точно и не было между ними неприятного для Артема разговора. И тотчас опять завела:

Сойдя с крыльца, Артем первым делом посмотрел на запад. Не дождалось его солнышко. И опустилось-то за снежный горный кряж, похоже, всего несколько минут назад. Еще беспокойно пламенело небо, пламенело ядовито-пунцовым сполохом, щедро подрумянивая бочок одинокой тучки, невесть откуда приплутавшей в эти края.

Долго стоял Артем, глядя и не глядя на горы, тускнеющие в лиловой, чуть присыпанной пеплом дымке. И не приметил, когда рука — по своей воле — залезла в карман полушубка, нащупала тощую пачку с папиросами.

«Хватит баловать! — вдруг одернул себя Артем. Не сдержался, вздохнул: — До чего ж ты докатился, голова садовая… слову своему не стал хозяином. Девчонка вон — и та зубы над тобой скалит!»

Смял в кулаке папиросы, вынул из кармана руку, да как размахнулся со всего плеча… Где-то за дровяным сараем упал бумажный комок. Порадовался даже Артем: есть еще в нем силенка, не надо только нос вешать из-за всякого пустяка.

И сразу будто полегчало на душе. Взял он в правую руку палку, проткнул концом оплывшую ледком кочку. Потоптался-потоптался на одном месте, да и свернул на бугристую тропку.

«А что, если к Черному дубью проковылять? Дотяну? — спросил себя Артем. — Вот уж обрадовался бы Антипыч!»

Тут как раз и вышел на поляну сам старый лесник. Легок же на помине! Завидев Артема, шагу прибавил, руками длинными замахал:

— Гей, Артем, сто леших в пятку!

— Го-го-го! — прокричал Артем, поднимая над головой палку.

— Держит земля, якар-мар? — продолжал нетерпеливо старый, разглаживая дремучую — туда-сюда — бородищу. Любил Антипыч ввертывать в разговор разные стародавние словечки, при случае похваляясь своим родством — неизвестно в каком колене — с волжской разбойной вольницей.

Пожимая старику руку — твердую и, казалось, бесчувственную, ровно железо, — Артем с затаенным волнением глянул Антипычу в исхлестанное беспощадными морщинами лицо, притерпевшееся за долгую жизнь к разным невзгодам. Оно, это стариково усохшее лицо, теперь даже не розовело от долгого пребывания на холоде.

— Забыл ты нас, Антипыч! Сколько дней глаз не казал? — упрекнул Артем лесника, все крепче и крепче стискивая его жилистую руку.

— Сарынь на кичку! — сплюнул Антипыч в сторону. — Разбойники волки, паря, опять залютовали. На Крестах вчерась оленя задрали. Ну, и хлопот по самые ноздри. То путлял по горам-долам, логово злыдней отыскивал, то охотников подбивал… Поутру облаву зачнем.