Виктор Баныкин - Ранняя осень

Сегодня Серега заявился к Артему не один, а с девчуркой в серой нейлоновой шубке.

— Это Нина, Артем Иваныч! — сказал Серега, знакомя Артема с длинноногой девчонкой. И, все еще стоя у порога, с жаром проговорил: — Рассудите меня с ребятами, Артем Иваныч! Вот эта самая Нина попросилась в наш патруль, а мои гаврики наотрез против! «Не девчачье, кричат, это дело!» А я не согласен! Вы не смотрите на нее, будто она с виду слабая и беззащитная… Правда, Нина? Она, знаете ли… она по осени…

— Ну что ты замолол, Сережка! — вспыхнула тут девчушка опаляющим румянцем. — Оставь, прошу тебя!

— Да вы что у порога митингуете? — пришел на выручку Нине Артем. — Ну-ка, кавалер, поухаживай за девушкой! Помоги-ка ей снять шубу.

— Это я-то кавалер? — так и прыснул Серега. Он повернулся к девчонке, но та оттолкнула его локтем.

— Вот еще!

«Ну и ну, ну и Сергунька мой! — подумал весело Артем. — Его нынче прямо-таки подменили… Ох уж этот женский пол!»

Артем так и не узнал, чем же отличилась по осени Нина, красневшая ни с того ни с сего, прозванная в школе «трусихой номер один». Не поведал Серега и о своем походе в метель в Соловьихин квартал к прирученной им оленихе Ольке.

Они просидели весь вечер за столом, попивая шиповный чай с вкусными Степкиными сдобнушками, не спеша толкуя о разных разностях. Например, о чуде-чудаке Илье Ильиче, школьном учителе математики, не умеющем отличать сороки от вороны, о разрушительных силах тихоокеанских цунами. Поговорили о предстоящей облаве на волков и также о волшебной красоте Карнакского храма в Египте и о грандиозном, захватывающем дух, строительстве на Енисее.

И лишь перед уходом домой, держа в руке шапку, Серега сказал, потупясь:

— Артем Иванович, какое же ваше слово? Ребята так и отрезали: если Артем Иваныч за, то ладно уж, примем Нинку в патруль!

Артем развел руками.

— А при чем тут я? Вы сами решайте. Я посторонний человек.

— Вы — и посторонний? Не-ет! Мы вас с Антипычем президентами нашего патруля считаем!

— Ну, если уж вам так не терпится знать мое мнение… То я — безоговорочно за! А ты, Ниночка, докажи этим храбрецам…

— Артем Иваныч, так она ж осенью доказала… Разве я вам не говорил? — вскричал обрадованно Серега.

Но в этот миг Нина стремглав выбежала в сени, и «кавалер», махнув на прощанье рукой, помчался догонять свою застенчивую подружку.

Он бешено защищался — этот щуплый мальчонка. Под жухло-серым бугром, изрезанным полозьями салазок, еще вчера, наверно, сверкавшим, жгучими искорка» ми молодой пороши, копошились такие же сорванцы, бросая в защитника «высотки» снежные комья.

Снежки летели на горку один за другим. Но щуплый малец в распахнутой шубейке ловко от них увертывался. Нет, он не только увертывался, но еще успевал хватать из-под ног отсыревший снег, комкать его запунцовевшими ручонками, будто кипятком ошпаренными, и метко пулять тяжелые ядра в осаждавшего «высотку» «противника». Отступать ему было некуда: горка упиралась в глухой забор, за которым в ряд выстроились осокори, доставая седыми, словно дымившимися, вершинами низкое и тоже жухло-серое, как и снег, небо.

— Эй ты, ничейный сын! Сдавайся! — выкрикнул большеголовый шкет, подкравшись к подножию горки. И запустил в отчаянного мальца плотным, отливающим синевой комом.

Метко пущенный снежок угодил мальчонке прямо в лицо. Он покачнулся, зажал руками нос.

— Ура, ура! — заголосили внизу ребятишки, бросаясь на штурм горы.

Но ее защитник, похоже, еще не собирался сдаваться. Проворно отскочив к забору, он выпрямился, затравленно глянул вниз. Из разбитого носа капала алая густая юшка. Другой бы на его месте изошелся дурным криком, а этот даже не пискнул. Сбив назад налезшую на глаза заляпанную снегом шапчонку, он зачем-то сунул дрожащую руку в карман шубейки. А преследователи — вот они — уже совсем близко.

— Назад! Назад, грачата! — крикнул тут Артем, наблюдавший со стороны за мальчишеской баталией.

Ребятишки, и вправду похожие на драчливых грачат, разлетелись кто куда. На горке же остался только тот — с разбитым носом. В руках у него — снежок. Последний его снежок, с таким трудом вытащенный из кармана шубейки. По снежному кому расплывались красные пятна, но мальчонка упорно их не замечал.

— Иди-ка сюда, слышь! — сказал Артем храбрецу, останавливаясь напротив горки.

Мальчонка не сдвинулся с места. И все комкал и комкал в красных своих ладонях розоватый снежный шарик.

— Ну! — повторил Артем. — А я-то думал, ты герой!

«Герой» провел ребром руки под носом. Тоненько пропищал:

— Драться не будешь?

— Выдумал! — засмеялся Артем. — Нам с тобой нечего делить.

Мальчишка еще раз старательно вытер нос. И вдруг, присев на корточки, скатился на пяточках с горки. Скатился прямо Артему под ноги.

Артем нагнулся, застегнул на нем шубейку. А потом легонько приподнял пальцем острый мальчишеский подбородок. Синюшное личико. Сивая прядка волос, рогом торчащая из-под шапки с распущенными ушами, такие же светлые, еле приметные брови, словно прочерченные пунктиром. И васильковые, не по годам умные, внимательные глаза.

Нашарив в кармане полушубка платок, Артем осторожно, старательно принялся стирать с лица пострела засохшие сгустки крови. У «героя» на глаза навернулись слезы, но он терпеливо молчал, моргая ресницами.

— Теперь порядочек, — ободрил Артем мальчонку, пряча платок. — Как тебя звать прикажешь?

— Игошка я, — выдохнул тот с облегчением, едва Артем оставил его в покое.

— А сколько тебе годков, Игошка?

Мальчонка непонимающе уставился на Артема.

— Лет сколько тебе?

— Пять и еще один.

— Значит, шесть?

— Ага, шесть. А придет лето, мне будет семь. — И тут Игошка впервые улыбнулся.

Ни Артем, ни Игошка не заметили перебегавшей дорогу молодой женщины в белом халате. А она, зябко ежась, направлялась к мим.

— Мажаров, как тебе не совестно! — краснея от возмущения, закричала женщина и дернула Игошку за руку.

Мальчонка испуганно рванулся в сторону. И доверчиво прижался к Артему.

— Зачем же вы так? — стараясь казаться спокойным, спросил Артем.

У женщины в халате теперь не только щеки зарделись, но и крупная, с фасолину, родинка на солидном подбородке.

— А с ним, с этим Мажаровым, сладу никакого нет! Я целый час искала, с ног сбилась… который уж раз убегает из детсада. Сломал, озорник, лопаточку — и со двора.

— Зачем же ты, Игошка, лопатку сломал? — положив на Игошкины плечи большие свои руки, спросил Артем.

— Я не ломал, она сама…

— Да, сама! — перебивая мальчонку, снова закричала голосистая воспитательница. — Другие ничего не ломают, другие дети как дети, а этот… со всеми ссорится, дерется!.. Вот полюбуйтесь — опять ему нос расквасили!