Ильяс Есенберлин - Мангыстауский фронт

Это был бригадир землекопов Михайлов.

Поздоровавшись с ним за руку, Кунтуар спросил:

— Где остальной народ?

— Спасаются в воде, — рассмеялся парень. — Жарища. Ушли купаться час назад и всё плещутся.

— Идет работа?

— Порядок, двигаем науку.

— Двигать-то двигаете, но какими темпами?

— Темпы… Они, как знаете, зависят не только от одного желания. Идти вперед — ума не хватает, вернуться назад — план не выполнишь. Мы выбрали золотую середину, — бесшабашно заявил парень и снова рассмеялся, блеснув на солнце зубами, белизну которых подчеркивал густой загар лица. — Роем по бокам шурфов!

— Отлично! — Кунтуар поддержал шутку бригадира и тоже рассмеялся. — Лишь бы не стояли на месте, как эти курганы!

— Да им что, можно и постоять: они же не получают зарплату! — снова ответил в тон Кунтуару парень. Теперь смеялись все.

— Давно из Кайракты? — спросил Михайлов.

— Около двух часов назад.

— Не встретили по дороге профессора?

— Какого профессора?

— Ну, отчима, что ли, нашего Армашки.

— Кто такой Армашка?

— Да они Армана кличут Армашкой, — пояснил шофер.

— А… Вы, значит, имеет в виду профессора Ергазы Аюпова? Что же он поделывает в этих краях?

— Сдается, он и сам этого толком не знает. Два дня шастал здесь, ковырял в разных местах, что-то записывал… Потом уехал. На прощание прихватил с собой и сыночка, хочет в Кайракты пристроить на работу.

— Армана, что ли? Да ведь он же археолог?! Зачем же его забирать отсюда? — удивился Кунтуар.

— Вернее будет назвать его не археолог, а скороспелый алкоголик. — Парень опять благодушно захохотал. — Месяца полтора назад приволок в экспедицию одну красотку, а сам — запил.

Даниелю сделалось дурно. Он, бледный, с помутившимся сознанием, шагнул в сторону, стараясь отвлечься от тягостного для него разговора.

Как ни горько было, но Кунтуар понял, что об Армане у него все это время было ошибочное мнение. Раньше он и предположить не мог, что на исторический факультет Арман поступил нечестно, лишь при поддержке отчима. Закончил учебу кое-как, а что касается археологии, то он ее попросту никогда не любил. И если месяца полтора находился в прошлом году в экспедиции Кунтуара, так только для того, чтобы ему зачли преддипломную практику. Кунтуар же, светлая душа, ни о чем не подозревая, искренне был рад, когда Арман изъявил желание поработать под его руководством. Он воспринял это так, будто его собственный сын пошел по его стопам.

— Да ты, оказывается, любишь археологию?! — не то спрашивал, не то радовался ученый.

— Что вы! «Люблю» — не то слово. Брежу, днем и ночью брежу памятниками старины!

Кунтуар помнит, что тогда его несколько покоробило от слов парня — уловил какую-то наигранность тона. Но желание видеть все так, как хотелось ему самому, успокоило старого археолога.

— Если в самом деле все так, как говоришь, — посоветовал Кунтуар юноше, — приезжай работать к нам, когда получишь диплом. У нас, брат, здесь такие проблемы решаются — дух захватывает!

«Как же я не разглядел сразу-то, что за парень этот Арман? — сокрушался теперь Кунтуар. — Что получилось в конце концов из моей собственной затеи? Этот самый Арман увел у сына любимую девушку… Теперь вот пристрастился к водке! А водка — ядовитая змея. Если уж наступил ей на хвост, она обязательно смертельно ужалит! Эх, Арман, Арман! Нет на тебя управы! Ведь надо же… сбежал из экспедиции в самый разгар работ!»

Весной Кунтуар был до предела загружен работой и укомплектование штатов поручил своим помощникам. Кажется, пора разобраться, что за народ подобрался в этом году в экспедиции. Отправив бригадира заниматься делом, он вместе с сыном пошел посмотреть уже отрытые объекты.

Курганы захоронения, останки в них людей — все говорило о том, что в этих местах некогда было густое население. А может, это место ожесточенной битвы? Невдалеке отрыты обрушившиеся стены и хорошо сохранившиеся фундаменты жилищ. В центре поселения — нечто вроде площади, на которой обнаружен даже трон, вытесанный из гранита. Вокруг — железные колышки, скорее всего коновязь. Но… следов печей или каких-то очагов для плавки металла, таганов, котлов нигде не обнаружено. Ни ям, ни шурфов, ни колодцев, в которых, можно подумать, добывалась руда. Оставалось предположить, что памятники искусства в «зверином стиле» были либо завезены сюда, либо это наследие более древнего народа. Тогда, тогда… не прояснят ли все раскопки более нижних слоев почвы?

Вместе с Даниелем он тщательно осмотрел еще несколько глубоких рвов, шурфы, на дне которых хорошо различались полы жилищ саков, снова фундаменты… Ничего нового. Стены рвов не осыпались, и, хотя были из мелкой гальки и сероватой влажной глины, они затвердели, как камень.

— Знаешь, о чем говорит вот такая прочность стен из щебенки и глины? — спросил отец сына. — Чувствуешь, ее не то что лопатой, ломом и то не возьмешь.

— Да, крепкая, будто зацементированная, — подтвердил Даниель, касаясь краев рва. — Однако закаменел только нижний слой, сверху почва рыхлая.

— Правильно подметил, а понял почему?

— Нет.

— Верхние слои — более поздние, наносные. Нижний грунт говорит о том, что здесь некогда было дно Жаксарта.

— Тогда глубже не стоит и рыть, не могли же люди жить на дне реки!

— Конечно, не могли. Но рыть надо, обязательно надо.

— Зачем же?

— Если мои предположения подтвердятся, узнаешь все позднее, — уклончиво ответил Кунтуар.

Со стороны моря повеяло влажной прохладой. Полуденная жара чуть спала. Мираж на той стороне реки словно вылинял и начал таять. Даниель отдыхал в тени утеса. Ему почудился смех — мужской и женский. И тут же взлетел в небо высокий, знакомый до боли в сердце женский голос:

Даниель встрепенулся, прислушался как завороженный. Нет сомнения, пела Жаннат. Только ее голос мог звенеть так высоко и чисто, и только она со своеобразным кокетством и нежностью произносила это «А ты называешь ре-бе-нком меня!» «Чего это я расселся-то здесь, где проходит тропинка? Сейчас все будут по ней возвращаться с купанья!» И тут же в мыслях мелькнуло: «Эх, зачем себя обманывать? Сижу, чтобы хоть одним глазком увидеть Жаннат!»

Не успел Даниель принять какое-либо решение, как из-за поворота показались парни и девушки. Все в джинсах и вязаных безрукавках, на головах — одинаковые белые панамы. Даниель сразу узнал Жаннат. Да, он узнал бы ее и среди тысячи таких! Она, как горящий уголек, так и светится вся радостью, весельем. И до чего идет ей это имя — Жаннат! Она — настоящий златоцвет, пышно распустившийся ранним июльским утром, когда на каждом лепестке, на каждой его тычинке играют и переливаются под лучами солнца изумрудные капли росы…