Ильяс Есенберлин - Мангыстауский фронт

Как он тогда сказал, так и вышло. Ергазы стал доктором наук и профессором. Одного не учел он — звания еще недостаточно, чтобы быть настоящим ученым. Собственный карьеризм и обернулся для Ергазы дамокловым мечом…

Когда его сняли с поста директора НИИ там, на юге, он появился в Алма-Ате. Здесь ему предложили руководить одной из лабораторий. Но такая работа Ергазы не устраивала. Как же?! В бытность его директором все шли к нему, просили принять, перевести, устроить судьбу… И вдруг — стать вровень с теми, кто когда-то целиком зависел от него!

А главное — новая работа требовала поистине усилий каменотеса. И Ергазы снова пошел по начальству. Хлопотал, стремился заручиться поддержкой влиятельных лиц. Вергинский, когда к нему обращались с просьбой дать Ергазы «достойный его пост», протестовал: «Он же ни дня не работал на производстве!»

Но таков уж Ергазы — несмотря ни на что, добился своего. Теперь, как мы знаем, он — директор Кайрактинского филиала головного института. Конечно, далековато от центра и размах не тот… И все же он — первый руководитель. Ергазы был доволен собою: «Хорошо, очень хорошо. Директор — это не зав лабораторией! Снова поближе к влиятельным людям, снова зависимость подчиненных… Спасибо и на этом, в будущем — будет видно. Рыба ищет где глубже, человек — где лучше…»

Вот только многое, очень многое в его положении зависит от Вергинского. А он, Ергазы, теперь точно знает, что шеф неважного о нем мнения, не только как о специалисте, но и как о человеке… «С чего бы это?» — раздумывал новоявленный директор и твердо решил во что бы то ни стало изменить о себе мнение академика.

Он стал добиваться приема у Вергинского — и сам, и через посредников. Опять — посредники. Когда-то одним из таких просителей был Кунтуар. Убедившись, что Вергинский верен себе, Ергазы усомнился: уж не посредники ли здесь виноваты?! Да и этот Кунтуар… Не оговорил ли он его перед академиком? Заподозрив друга, Ергазы сам себя убедил: так оно и есть. Он опять припомнил, сколько раз приходилось сталкиваться по работе и как всегда больше признавали и восхваляли Кунтуара, а его, Ергазы, будто и не замечали. Они вдвоем приходили на ученый совет или на собрание, выступали перед аудиторией по одному и тому же вопросу, но прислушивались собравшиеся только к Кунтуару, а слова Ергазы словно пропускали мимо ушей. Кунтуару — внимание и уважение, за ним всегда последнее слово. «Нет, пора всему этому положить конец!»

Знакомство с Пеилжаном потому и было для Ергазы настоящей находкой. Задетый за живое отказом Кунтуара консультировать его по диссертации и быть оппонентом на защите, тот как нельзя лучше понял Ергазы. Директор же филиала наметанным глазом определил, что Пеилжана надо придерживать возле себя.

А тут еще Акгуль. Мягкая по характеру, мудрая женщина сумела стать для черствого и самолюбивого Ергазы и другом, и опорой в житейских невзгодах, умела влиять на его настроение, на его убеждения. Приметив, что Пеилжан и Ергазы стали единомышленниками в своих злых кознях против Кунтуара, Акгуль насторожилась. У Ергазы же за долгую совместную жизнь выработалась привычка ничего не предпринимать, не посоветовавшись с нею. Выслушивал он ее мнение обычно молча, не высказываясь ни за, ни против. Но пойти против воли жены не решался.

Правда, полноты счастья между супругами не было: Акгуль не дала мужу радости, которая согревала бы его на склоне лет, — у них не было детей. Но ради спокойствия жены Ергазы баловал и делал вид, что любит, как родного, ее сына от первого брака — Армана. На самом же деле душа его вовсе не лежала к этому хулиганистому мальчишке.

Пеилжан, следя, как за барометром, за настроением своего шефа, прекрасно понимал смятение его чувств и пользовался этим. В тот самый момент, когда Ергазы был особенно недоволен всеми и вся, Пеилжан появился в его кабинете.

— Куда это вы скрылись, давненько не вижу вас, дорогой! — радостно приветствовал Пеилжана Ергазы.

— Всю неделю напряженно работал. Дело в том, что Даниель, сын Кунтуара, написал исторический роман. Издательство, зная, что я изучаю эту эпоху, прислало рукопись на рецензию мне. Вот целую неделю и читал эту писанину.

— Ну как, о чем она?

— Снова — саки…

— Тьфу, что за молодежь пошла! Не хватает современности, лезут в старину! Оставили бы это увлечение на долю стариков, так нет… Что же там, в романе?

— Налицо влияние отца… Вещь получилась неплохая.

— Говоришь, неплохая? По-моему, не в наших это с вами интересах! Если вещь и отличная, все равно должна быть плохой! — вдруг вспылил Ергазы. — Что он, щенок, знает о саках, об этом древнейшем периоде истории?! Это может быть доступно только нам, крупнейшим исследователям! Вы слышите? Нам, нам! Это наша эпоха, мы владельцы ее тайны! Слышите? — И, уже чуть успокоившись, деловито спросил: — Стойте, а каковы издательские правила? Решает что-нибудь ваша рецензия?

— Решает она немало: если будет отрицательная, книга не увидит света. Моего имени, авторитета в этой области достаточно, чтобы преградить ей дорогу.

— В таком случае…

Ергазы задумался. Не может же быть приоритет в решении проблемы, над которой он работает как ученый, быть признан за молодым писателем! Даниель — сын Кунтуара. Эти два человека очень близки духовно. Когда от Даниеля отвернулась Жаннат, Кунтуар тяжело переживал измену. Так что любая пуля, направленная в сына, непременно ранит и отца.

Ергазы посоветовал Пеилжану писать… отрицательную рецензию. Тем более что сакский период — все-таки еще белое пятно в исследовании истории Казахстана. Относительно изучены лишь памятники «звериного стиля», а в общественном строе, жизненном укладе саков много спорного и просто неизвестного. Так что всякий невежда пусть не сует свой нос в эти сложные проблемы. «Пиши отрицательно! — почти приказал он. — Кто докажет, что ты не прав?»

Несправедливость и коварство, видимо, и рождаются с легкой руки таких вот пеилжанов и ергазы!

В издательстве сочли нужным ознакомить с отрицательной рецензией на роман и Кунтуара, как специалиста по проблеме и… близкого автору человека. Конечно, при этом была соблюдена тайна авторства, но Кунтуару без лишних слов стало ясно, чьих рук это дело. И вопрос: «Чего же ты добиваешься, Ергазы?» — в который раз встал перед ним.

В своей работе Кунтуар руководствовался золотым правилом — не спешить с выводами. Как бы ни была привлекательна внешняя позолота орнаментов памятников старины, он всегда стремился увидеть за этим нечто более значительное. Исследователь понимал, что археология такая наука, в которой одна деталь, один-единственный штрих может дать в руки ниточку от затерявшегося во времени запутанного клубка исторических событий. Надо только быть настойчивым, последовательным и скрупулезным. Он не торопился сказать слово в науке сам, не позволял торопиться и сыну. Но молодость всегда нетерпелива. И Даниель спешил, чтобы роман увидел свет, как будто его содержание могло устареть.