Ильяс Есенберлин - Мангыстауский фронт

Акгуль пощадила Жаннат и сказала в ответ:

— Мы с этой женщиной росли вместе. Много лет не виделись. Вот и сидели, вспоминали свое детство, родных. Много причин было для того, чтобы расстроиться…

— Я и говорю, что вам нельзя волноваться. А вы еще торопитесь домой, — произнесла Жаннат, поправляя выбившуюся из-под платка прядь волос.

Она пожелала свекрови скорого выздоровления, сказала, что завтра придет к ней с Арманом, и вышла вместе с Ергазы из палаты. Акгуль вовсе расстроилась. «Золото, не человек! Неужто беда отнимет у меня такую сноху?» Она тихо плакала, и это приносило облегчение. «Не может, не может быть, чтобы Арман способен был на такое… Завтра же, как только придет ко мне, все выведаю у него сама. Пора поговорить с ним серьезно…» И, несколько успокоившись, стала ждать прихода сына.

Акгуль считала, что сообщила невестке святую неправду о своей напарнице по несчастью. Но слова эти пришлись к месту. Ее новая знакомая и в самом деле стала выздоравливать. Этому в немалой степени помог собственный сын. Жагыпар, как только узнал, что мать увезли в больницу, многое передумал и пережил и потом круглые сутки не отходил от постели больной. Когда же мать пришла в сознание, то первым ее вопросом было: «Как, сынок, у тебя дела?»

Честно говоря, с Биби у Жагыпара был полный разлад. Но он, улыбнувшись, произнес:

— Все хорошо, мама. Тебя, конечно, беспокоит Биби? Она все по дому хлопочет, собирается прийти к тебе.

Мать посмотрела на сына изучающим взглядом:

— Тогда чего же ты такой грустный?

— До веселья ли мне, если ты так больна? А с Биби мы во всем разобрались. Это она обиделась на меня — вот и намолола вздор. Чуть поправишься — она придет и попросит у тебя прощения…

В потухших было глазах матери блеснула искорка надежды.

— Ну, дай-то бог! Будьте счастливы оба…

Мать верила сыну, знала — он с детства не лгал ей.

Положение же Акгуль было все еще незавидным. Как и обещала, Жаннат на следующий день пришла к матери вместе с Арманом. Тот попросил в конце свидания: «Ты иди, Жаннат, дети ждут, а я еще побуду здесь».

— Мама, — сказал Арман, как только они остались вдвоем, — разреши мне сказать тебе одну вещь.

— Говори, если не тебя, то кого же мне слушать?

— Ты не сердись на меня за то, что услышишь. Я не могу больше с Жаннат… решил бросить.

— Бросить? Как это «бросить»? Она что, вещь, что ли, для тебя?

— Прошу, не сердись. Я нашел свое счастье.

— Опять «нашел», да еще и счастье! Ты что же, все время был несчастен?

— Да, был несчастным, только и сам не знал этого. А теперь — счастлив. Я встретил женщину… ее зовут Биби. Мы любим друг друга.

— Что ты говоришь, дорогой мой? Опомнись! Куда же ты денешь тех двоих, которые слаще, чем мед, дороже, чем зрачок глаз наших?! Неужто ты способен на такое злодейство и сумеешь бросить Сакена и Даулета?!

— Ну, если они вам так дороги, я оставлю их вам…

Акгуль задохнулась от негодования. Она не могла больше вымолвить ни слова и лишь тихо застонала.

Вбежала дежурная сестра и выпроводила Армана.

Назавтра пришла Жаннат. Не подозревая о беде, нависшей над ее головой, невестка долго рассказывала о приготовлениях к тою. Свекровь, слушая, так и но смогла сообщить ей горькую весть. На прощание промолвила: «Вижу, праздник удастся. Вся надежда на тебя, дорогая». А сама опять заволновалась: «Что же станется с ними, моими бедными детьми и внуками? Хоть бы одумался Арман! Может, эта Биби найдет в себе хоть искру человеческой жалости и не станет отнимать отца у детей…»

Жаннат ушла, а Акгуль как лежала не шелохнувшись, так и осталась в той же позе.

Арман больше не приходил. Зато часто у постели матери была Жаннат с детьми. Разговаривали об одном и том же: как лучше отпраздновать юбилей Ергазы. Но Акгуль торопилась теперь выйти из больницы уже не ради этого празднества, а чтобы воспрепятствовать несчастью, которое грозило семье. «Отвести беду, отвести беду!» — эта мысль не оставляла ее ни на минуту.

Слов нет, похвала подбадривает человека. Она — хорошая поддержка в работе каждого. Поддержка нужна и всякому таланту. Хотя бывает, что стимулом для вдохновения иному человеку служит его честолюбие. Именно честолюбие, желание славы, почета, желание быть первым среди первых любой ценой — владело сейчас Ергазы. Он не без дальнего прицела решил во что бы то ни стало с шиком отпраздновать свой юбилей. И ничто не могло отвлечь его от этой затеи, даже тяжелая болезнь жены, многие годы преданно делившей с ним и радость и горе. В предвкушении ожидаемых тостов, он представлял, как люди после тоя будут говорить: «Смотрите, Ергазы-то уже шестьдесят, а каким молодцом выглядит!»

Наконец наступил день праздника. Чествование проходило во Дворце культуры. На плечи юбиляра накидывались один за другим дорогие, с оторочкой и галунами, халаты. Дарились магнитофоны, транзисторы, приемники. В приветственных речах можно было слышать лестные обращения к Ергазы, вроде: «энциклопедия знаний» или «тулпар науки». Подчеркивалось: «столько-то людей вывел в науку», «столько-то человек под его руководством защитили кандидатские диссертации». Были использованы все похвальные эпитеты и метафоры. Все добродетели юбиляра, величиною с булавочную головку, раздувались непомерно. Два старинных друга, которых Ергазы когда-то выгнал с работы, расчувствовавшись, обнимали и целовали его.

Юбиляр отдавал себе отчет, что все слова — пустые. Но мало-помалу они делали свое дело. В какой-то момент Ергазы подумал: «А почему, собственно, пустые?» Он вдруг почувствовал, как вырос в своих глазах. Выпрямился и оглядел собравшихся, словно хотел сказать: «Вот я каков!»

После каждого очередного приветствия в его адрес Ергазы приподнимался и почтительно кланялся кому-то в зале. Оказывается, этим он давал понять, «Ваша очередь говорить».

Праздничный банкет проходил на следующий день в ресторане. И хвала в адрес именинника, произносимая накануне, померкла по сравнению с той, какая слышалась здесь.

Длинные столы, накрытые белоснежными накрахмаленными скатертями, ломились от яств. Чего здесь только не было! И казахские блюда — казы, карта, чужык, копченая печень. И румяный алма-атинский апорт вперемешку с янтарными лимонками, и лимоны, апельсины, и бананы, ананасы! А напитки — на вкус каждого!

Гостей встречала Жаннат с подругами. Два-три дружка Армана принимали подарки для Ергазы. Сам именинник восседал в удобном кресле. На нем ослепительной белизны рубашка, новый костюм…

Даже здесь, на собственных именинах, пришедших поздравить его он оглядывает своим критическим, оценивающим взглядом. «Япырмай, как этот остроносый Сарсен похож на сову, хоть отправляй его ловить ночью мышей. А кто же этот, тонкий, длинный? Старею, видно, коли не признал своего давнего друга Сикымбая. Да поди узнай — таким щеголем приоделся. Тьфу, как это я раньше не видел, что нос у него точь-в-точь лисий. Пристроить пару острых ушей по бокам лысины, пожалуй, спутаешь со степным корсаком! А это, интересно, кто же вытянулся, как цапля на одной ноге!..»